И возмездие со мною (Человек боя)
Шрифт:
О, кей?
— Ол райт, — засмеялась девушка.
В рассеянном свете фонаря, освещавшего киоск коммерсантов, загадочно и маняще блеснули ее глаза, Крутова с огромной силой повлекло к девушке, задыхаясь от чувств, не понимая, что с ним творится, он обнял ее, целуя лицо, шею, губы, грудь, и резко отодвинулся, уловив тревожный толчок сердца и удержав язык от признания в любви. Его остановил не рассудок, а некое высшее чувство, глубинное понимание сути явления, видение ауры девушки. Эти слова не следовало произносить под влиянием минуты, чтобы
Не раньте ангелов словами.
Они открыты, словно дети.
Дарите ласку им. За ней И сходят к нам созданья эти…
И тогда она, женским чутьем угадав, что творится в его душе, сама обняла его и поцеловала…
Прервал их объятия и полет в астрале лишь скрип двери дома: отец Елизаветы вышел на улицу, чтобы посмотреть, кто стоит с его дочерью.
***В семь утра они перешли по мостику через ручей, впадающий в маленькую тихую речку Добрушку, и углубились в лес, простиравшийся на десятки километров на север и восток Брянщины.
Крутов был одет, как завзятый грибник, в спортивный костюм, ветровку, головной убор под названием панама и кеды — вместо сапог; в руках он нес вместительную ивовую корзину и подаренный бетдаггер вместо грибного ножика. Елизавета, впервые увидев необычной формы нож, попросила его поносить, но Крутов дал ей всего лишь подержать «летучую мышь», способную резать, колоть и рубить.
На девушке были джинсы, футболка, ветровка, платок и сапожки, а корзину она несла вдвое меньшую — туесок из березовой коры.
Оба понимали, что поход за грибами лишь предлог побыть вдвоем, однако делали вид, что выбрались в лес, чтобы плюбоваться природой, насладиться ее вечным покоем и отдохнуть от городксого шума, и обоим эта игра нравилась, будто к ним вернулись школьные годы, беззаботная и ветреная юность. Лиза взяла с собой видеокамеру, запечатлела на кассету переход Крутовым мостика, потом они поспорили, кто будет нести камеру дальше, поцелуй их помирил, и камера осталась у Елизаветы.
Обычно Крутов начинал грибные маршруты с березняка за болотцем на окраине Ковалей, однако на этот раз решил сразу повести девушку за Добрушку, в сторону Николаевки, где в дубовой роще всегда собирал боровики.
За речкой пошли смешанные березово-сосновые леса, сменявшиеся в низменных местах осинничками с кленами и дубками, где росли подберезовики и подосиновики. За час похода грибники набрали по полкорзины молоденьких красноголовиков,инастроениеуобоихподнялосьдо возвышенно-мечтательного, умиротворенного, жизнерадостного. Забылись беды, невзгоды, неприятные встречи, заботы, рутинные дела, впереди маячила призрачная фигура птицы счастья, обоим было весело и хорошо, и поцелуи их, будоражащие душу и заставлявшие чаще биться сердце, были как бы прологом будущих наслаждений.
В девять часов вышли к Бурцеву городищу, и Елизавета долго снимала со всех сторон осевший, десятиметровой высоты курган, частокол заостренных бревен вокруг вершины, почерневших, но до сих пор не сгнивших, хотя возраст их перевалил за тысячу лет. А вот идол, венчавший вершину холма, к которому любил взбираться Крутов, исчез. И еще одна деталь неприятно поразила Егора — раскоп. За кучей валунов у подножия кургана виднелось целое поле свежевырытой земли площадью с волейбольную площадку.
Складывалось впечатление, что подножие и часть склона холма перекопали любители старинных кладов.
Крутову вспомнился сон с человеческими руками, торчащими из разрытого кургана, и настроение его упало.
— Пойдем, — подошел он к увлеченной видеосъемкой, раскрасневшейся Елизавете, не отрывающейся от видоискателя камеры. — Скоро станет совсем жарко, а мы еще не добрались до места.
Девушка с видимым сожалением закончила съемку, сменила кассету, и они углубились в чащобный елово-сосновый лес, который Осип называл раменьем.
Однако до дубовой рощи добраться им не удалось.
Сначала путь преградила асфальтовая ленти дороги, о которой говорил Осип, что она будто бы ведет аж до Минско-Московской трассы. Выйдя на дорогу, Егор и Лиза посмотрели в одну сторону, в другую, потом друг на друга, и Крутов покачал головой.
— Чудеса в решете, да и только. Кому понадобилось класть асфальт по нашим болотам?
— Здесь недалеко начинается запретная зона, — задумчиво проговорила девушка. — Какая-то воинская часть стоит. — Она помолчала, теряя жизнерадостность. — Я слышала краем уха, что якобы это не то экспериментальный военный полигон, не то военная лаборатория.
— От кого слышала? — подозрительно прищурился Крутов.
— От деда мого, — отрезала девушка и, видя, что он готов обидеться, с неохотой добавила. — От Георгия слышала…
— А он откуда знает?
— У него очень широкий круг знакомств. — Лиза вдруг рассердилась. — Что ты меня пытаешь? Я передаю только то, что сылашала.
— Дядька мне говорил, что к брату твоего мужа раз в месяц компания приезжает на крутых машинах, поразвлечься, попариться в баньке. Не отсюда ли?
— Ну что тебе до этого?.. — Елизавета замолчала, прикусив губу, потом прямо посмотрела на флегматически рассеянное лицо Егора, призналась, — знаешь, я об этом не думала. Может быть, ты прав. Но что из этого следует?
— Да ничего особенного. Я просто размышляю вслух. Но чует мое сердце, странные дела тут у вас делаются. Ну, потопали дальше?
Они сошли с узкой асфальтовой ленты со следами протекторов (ездили на каких-то тяжелых машинах), углубились в лес, однако через двести метров уперлись в забор из колючей проволоки высотой метров в пять. Он был двухрядным и добротным, сделанным надолго и прочно. Вмес-то столбов использовались стволы деревьев, вершины которых были спилены. И вдоль забора с той стороны Крутов увидел протоптанную тропинку, что говорило о наличии живой охраны зоны.