И всем мои девять хвостов
Шрифт:
И плакала очень в садике, когда вдруг поняла, что ей не достались ни мамины синие глаза, ни папины серые. «У тебя – черные, вот держи карандаш. Исправь свою картинку, – велела девочке воспитательница на занятиях по рисованию. – Художник должен рисовать правду!»
Саша ревела от обиды и даже рисунок, отобранный на областную выставку, и коробка конфет как приз за него – не утешили до конца. Она не такая как все вокруг, не такая, как мама и папа. Не родная, как она потом тихо поняла. Самого разговора она тоже не помнила.
Приемные родители не знали, как девочку утешить.
Стала старше, вроде полегчало, или односельчане попривыкли. А в городе, куда уехала учиться, думала, что тут-то всем будет всё равно, а подковырки опять начались. Но гнобили уже за интеллект. Мало кто на ее факультете охотоведения принес из школы в аттестате оценки выше тройки, а у нее – серебряная медаль.
Сначала Саша думала, что это просто трудности адаптации, но оброненные в ее присутствии фразы типа «Даже косоглазым ясно, а ты тупишь! Дай ему на лапу!» были словно удар в спину. А наотмашь било тут же произнесенное в лицо типа приветливое: «Привет, анимэ!» Мама учила ее не обращать внимания на колкости – «С чего ты взяла, что это они про тебя?!» – но гордого молчания не получалось. А кротость местные не оценили.
Даже мода на К-рор не помогла. Потому что надо к азиатской внешности еще и умение нести себя, как звезду, и шмоток модненьких, а не тихого нрава и нецелованности.
В общежитии Саша жить не смогла, стала работать и снимала времянку у подслеповатой старухи Михалны в частном секторе. Повышенная стипендия, зарплата официантки и папа с мамой кое-что подкидывали из продуктов. Если не шиковать и готовить самой – прожить можно. Закрыть дверь ото всех и прожить, не глядя в зеркало.
Под окном времянки сейчас как раз цвела слива. И лепестки падали на крашеный водоэмульсионкой подоконник. Туда, домой, Саша и направлялась после смены, закончившейся затемно. Влажный северный ветер задувал под куртку. Собьет все лепестки со сливы и с окна! Ну что за день!
Прийти скорей туда, закрыть дверь на крючок, заварить на газе чаю и, не включая свет, смотреть как падают лепестки в лунном свете, пока невыносимо не захочется спать.
Фонари в частном секторе традиционно не работали. Зато луна светила вовсю, пряча в густые тени дневные огрехи людской недоустроенности. Сегодня девушка не могла успокоиться. Попробовала по дороге еще раз дозвониться маме и разозлилась даже. Ни одного деления на датчике приема сигнала! Ни одного!!! Двадцать первый век, областной центр! Граница с Китаем недалеко – там даже у нищих вейсин есть и милостыню им по QR-кодам подают, а тут двадцать минут пешком по частному сектору и нате вам – нет сигнала! Зла не хватает, и нервов!
Сколько желчи и замечаний о том, что она нашла уже свое место – зачем ей с ее данными в институт?! Официанткой или на поле – перец пропалывать. Потому как время «челноков»* и «фонарей»* уже прошло, а для азиатской модели она не вышла рож… ростом. Как злы бывают люди к тем, кто не похож на них! И надо завтра заболеть, не пойти на работу, потому что все придут еще и завтра. «Ты завтра работаешь? Отлично, мы завтра тут отметим сессию. Чаевыми завалим! На год вперед лапши себе купишь!» – и всё это сказано с притворной заботой.
И мама тоже хороша: не перезванивает, на вотсап* не пишет, сообщения не шлет, скайпом перестала пользоваться уже месяц как – что случилось-то?! Эти тревога и паника созрели, чтоб перерасти в истерику. Срочно взять себя в руки, чтобы не «поплыть» прямо здесь…
– Не пойду на работу завтра! – решила Саша. И сама удивилась своим мыслям. И даже как-то легче стало, спокойнее. – Отпрошусь и пойду с провайдерами разбираться – где моя связь, за что я им плачу?!
Прижав сумку покрепче к груди, девушка быстрее зашагала по привычным неосвещенным колдобинам. Вот так же вчера она шла здесь, когда пошло всё наперекосяк, в том числе и ссадины на лице появились.
Вчера вдруг из проулка прямо под ноги ей бросилось что-то серое и визжащее. Щенок сбил ее и сам полетел кувырком, громко скуля. Стукнулся о забор и заметался, начал отчаянно копать лапами под столбом, потом прижался к нему спиной и затявкал, повизгивая и хрипя. А потом бросился к Саше.
– Будь ты не ладен! – девушка, поднимаясь, шарила руками по земле, чтоб найти отлетевшую куда-то сумку. Отпихнула песика. Нашла. Щенок же снова бросился к ней, скуля и царапая куртку. Саша взяла неуклюжего на руки, а тот задергался, засучил лапами.
Вой раздался по всему околотку. Стая больших псов не спеша вышла из подворотни. И как сказали бы в детективе: «Намерения у них были самые недобрые». Щенок сильней затрясся и заскулил. Вожак стаи поднял голову и, Саша готова была поклясться, – улыбнулся. Сверкнул зубами. А затем замер, его стая повторила те же действия, в упор глядя на девушку и щенка. Крайние псы стали заходить с флангов, а вожак всё гипнотизировал девушку взглядом.
– Пшел прочь! – кинула в стаю камень Кислицкая и рванула что есть сил в темноту. Никогда она еще не бегала так быстро. Хотя нет, бегала. В детстве. От собак же. Всегда их боялась. А псы сегодня отставали лишь на пару метров. И разрыв сокращался с каждой секундой. Щенок бился в руках и лез под куртку, скуля, злобные твари рычали и лаяли, норовя вцепиться в ноги. И улица закончилась тупиком.
– Аааа! Помогите! – завизжала девушка, отчаянно мотая сумкой, словно кистенем. Она сейчас, как щенок пять минут назад, вжалась спиной в забор и визжала, срывая голос. Вот только землю под забором не рыла – некогда, надо было ноги от зубов защищать!
Сухой хлопок оглушил. Рядом что-то прорезало темноту яркой зеленой полоской света. «Как в кино», – не к месту подумалось Саше. И лохматый вожак завизжал, словно ужаленный в зад. Потом еще, еще! И псы взвыли! И псы отступили! А Кислицкая без сил стекла по штакетнику прямо на руки человеку с коротким обрезом. Отборная китайская ругань сейчас звучала как музыка. А потом человек спросил на чистом русском: