И всем мои девять хвостов
Шрифт:
– Да расставили тут шкафы в коридоре, не пройти-не проехать! – возмутилась Саша с веселой злостью в голосе. И голос тоже был настоящий. – В бухгалтерии мест что ли не нашлось?!
И тут же свет перестал мигать и из ближайшей двери выглянула главбухша, дородная молодая хохлушках-хохотушка:
– А ты смотри, куда идешь! Повылазило, что ли?! И иди, куда смотришь! У тебя премия в процентах от заказов! И за чашки вычту!
Мир снова становился знакомым.
И Саша Кислицкая, вот как была, в джинсиках и футболке с лисой, с волосами, забранными в такой успокаивающий сегодня хвост, вышла из темного коридора в боковую дверь сразу за шкафом и бухгалтерий. Зал суши-бара «Серебристая луна» был полон света,
Но нет: без стрессов не бывает. И новый стресс имел ярко-синие глаза и брутальную стрижку. Антон, да, Антон, но без своей феечки Васильевой, появился в дверях «Луны» под звук дверных колокольчиков, как и положено в азиатском общепите. А потом он прошел мимо улыбающейся не ему, а себе Саше, замедлил шаг и, как старой знакомой, по-приятельски кивнул ей: «Привет!» Вот тут-то и появились бабочки в животе, щекочущие под кожей крыльями сердце где-то снизу.
– Что, собственно, было-то?! – спрашивала сейчас себя Кислицкая, сидя по-турецки на кресле дома, во времянке. Вишни за окном роняли лепестки на землю. Так, два куста всего, и цветут лишь несколько дней, но разве этого мало? Весь год потом вспоминаешь эти два дня нежно-розовых метелей. И улыбаешься, вспоминая. – Собственно ничего и не было-то. Но, кажется, что я стала легкой-легкой, как вот эти лепестки вишни, Счастливчик. Понимаешь? – Щенок завозился в своем темном углу. – И если бы я была сейчас маленькой собачкой, то завиляла бы хвостом, вот так, – Саша потрясла головой, чтоб еще раз почувствовать, как шелково хлещут по шее волосы.
Счастливчик выбрался из укрытия: одна лапка, другая, мордочка, – и, склонив голову набок, посмотрел на хозяйку. Саша тоже на него глянула. И обомлела.
У рыжего сильно поредела шерсть. Да так, что бледная кожа просвечивала. Но самое главное – у щенка отрос хвост! Нет, не колечком закрутился, конечно, но десять сантиметров рыжей метелки с белым треугольником на конце сейчас висели, и это было невозможно.
Купированный хвост отрос за ночь! Как будущий охотовед с четверкой по курсу биологии и курсу ветеринарии, Саша Кислицкая знала – этого не может быть! Хвосты отрастают только у ящериц, а собаки к регенерации потерянных частей тела не способны. Но вот он, отрастающий рыжий хвост! И тут же, сквозь закатные лучи солнца и трепетную завесу белых лепестков прорвался заунывный собачий вой.
Глава 4
Мягкая редкая шерстка Счастливчика выпадала даже от легкого прикосновения. Длинные волоски оставались на пальцах, скатывались в комочки, когда Саша гладила щенка. Одно такое движение стоило маленькому сильно прореженной дорожки на спинке, но только от поглаживания он переставал дрожать и поскуливать. Мордочка осунулась, еще больше заострилась, глазки больные, мутные, носик сухой. Щенок дрожал всем тельцем, хотя кожа под шерсткой была горячая. Он даже дышал с трудом, с посвистом. Новый отросший хвостик же торчал вызывающе -рыжий, яркий, пушистый.
Саша гладила малыша и чуть не плакала, видя, как под ее ладошками он успокаивается, закрывает глазки и впадает в какую-то болезненную тревожную дрему. Но стоит убрать руку, как Счастливчик снова дрожит и кажется, что вот-вот отойдет к своим щенячьим богам. Ни еды он не хотел, ни воды не принимал, только жался к хозяйке, пачкая своими ошметками шерсти. И запаха собачьего не было.
– Миленький, не умирай, – шептала, чуть не плача девушка. Щенок, которого она вчера и знать-то не знала, сейчас грелся о ее ладошки и был дороже всех парней и сентиментальных приключений. Она положила Счастливчика на свою кровать и улеглась рядом, чтоб малышу было теплее, и тот, завозившись вначале, пригрелся, задышал спокойнее и уснул. Тельце уже не дрожало зябко, а ровно поднималась и опускалась спинка, раздувались бока в такт выровнявшемуся дыханию Счастливчика. Чужой сон – лучшая колыбельная.
… – Сестричка! Сестричка! – звонкий детский голосок вдали. Ах, как сладко пахнут нагретые солнцем травы. Высокие-высокие, выше макушки, они щекочут шею, когда их раздвигаешь. То и дело осыпают тебя зелеными колючими зернышками. – Лисичка-сестричка! Где ты прячешься? – не унимается голосок, переливаясь смехом.
Пригнуться, лечь на землю, затаиться и лежать тихо-тихо – он и не заметит! А потом я как выскочу, как выпрыгну, как начну трепать – полетят клочки по закоулочкам! Вот смеху-то будет! Как всегда! Папа с мамой пожурят-пожурят, и сами будут с нами играть! Все, идет! Прячусь!
Трава щекочется, лезет в нос, сейчас не выдержу, чихну! Ой, апч-фус-пус! Заметил, заметил! Убегаю! Лови! И только трава засвистела под ногами – догони меня, попробуй! А он уже снова зовет:
– Лисичка-сестричка, выходи! – и хохочет, хохочет-заливается. Но голосок его начинает меняться: грубеть, темнеть. И уже не хохочет, а гортанно смеется. – Выходи играть, если не боишься!
Нет, я не боюсь! Вот задам тебе, чтоб не пугал! Что это? Трава желтеет и вянет на глазах, туча находит на солнце, и дымом запахло. Куда бежать, куда? Вот он, вот он, мой братик, с которым мы играем: мелькнул тенью в высокой траве! Бегу. Бегу уже, подожди! Ждет.
А! Большая рыжая песья морда скалит зубы и рычит на меня. Это не братик! Это смерть моя! Ай, собака, ай! Мама, папа, спасите!
– Беги, дочка, беги к нам! – голоса в зарослях травы, тени в зарослях травы, огонь в зарослях травы. И пес бросается на меня, щелкнув зубами.
Три рыжие молнии из зарослей травы кидаются ко мне, ветром проносятся мимо, отгоняя зубастую рыжую смерть. Отгоняя, потому что с ними – огонь! Он бежит по их следам, и тварь боится огня и воет от страха. А огненные молнии убежали, убежали: остался только дым и черные полосы сгоревшей травы. Никого, больше никого вокруг. Где, где вы все? Но они же меня найдут, правда? Я не боюсь, почти не боюсь, я буду ждать. Солнце вышло из-за тучи, пригрело. Я дождусь…
«Странный сон, – подумала Саша, не открывая еще глаз. – Словно не мой, а чей-то. Хотя, сегодня у меня все странное и не мое». Но Счастливчик лежал рядом, теплым комочком, спокойно дышал – не надо даже смотреть, и так понятно, что щенку полегчало. Осторожно привстав, словно рядом лежал маленький ребенок, а не щенок, девушка собралась было спустить ноги на пол. Взгляд невольно упал на собачонка под боком: тот лежал на спине, раскинув лапки, как младенчик.
Невозможно не улыбнуться, когда видишь такое. Пусть даже оно сильно полинявшее и даже облезлое. Овсянка витамины и ветеринар должны помочь, обязательно помогут, а свежий воздух в маминой деревне вообще от всего лечит, малыш!
Тут только Саша заметила, что на голом розово-белом пузике щенка, между задних лапок ничего не было. «Вот так Счастливчик! – снова улыбнулась она. – Да ты у нас барышня, оказывается! Так даже лучше: дамы, они живучее! Значит, будешь ты Лаки!»
Щенок так и не заметил, что хозяйка встала: видно, намаялся, бедный, что спал без задних лап. Зато она заметила, что тревога ушла. С бедой надо переспать, не зря же говорят. Солнце еще не село, да и на часах – всего половина четвертого. Впереди последняя рабочая смена и долгие каникулы, хоть и без поездки в Китай. Жизнь потихоньку налаживается, верно, милая Лаки?!