И взошла звезда полынь
Шрифт:
– Степан Николаевич, Степан Николаевич, и вы туда же? Условимся: до конца войны остаёмся мы лишь друзьями. А вот окончится война, мы и поговорим. Если вы к тому времени захотите…
– Я захочу! Я непременно захочу, Варенька! – задыхаясь, выпалил Батуринцев.
– Т-с-с! – прижала палец к губам Варя. – Вам пора, господин штабс-ротмистр.
XIII
Трудным и нерадостным стал для русской армии 1916 год – год тяжёлых сражений. Начало его, впрочем, вселило некие надежды. На февральской Межсоюзнической военной конференции в Шантильи договорились о совместном летнем, на июнь назначенном,
В который раз генерал Андреев убеждался в им самим для себя выведенной истине: никогда нельзя просчитать всё до конца, никогда события не станут развиваться по выверенному плану. Более того: именно в тот момент, когда думаешь, что учёл и продумал всё, неожиданно, откуда и не предполагали, выскакивает нечто, что моментально рушит все выстроенные конструкции.
Неохотно сознавался себе Андреев, что делу часто мешают и человеческие слабости, его, Андреева слабости – доверчивость, например. Генерал всё ещё доверял союзникам.
Но кто мог подумать, что у Вердена увязнут и немцы, и французы. У немцев никак не получалось прорвать французскую оборону, у французов не было сил отбросить противника и перейти в контрнаступление. И тогда французы вновь запросили помощи. И Россия вновь вняла мольбам. Решено было силами Северного и Западного фронтов прорвать немецкую оборону, дабы оттянуть часть их сил от Вердена. Как и два года назад, Россия пришла на помощь, хотя, как и два года назад, предполагаемая операция не была достаточно подготовлена. Это понимали многие генералы, но Ставка решила…
Начало весны выдалось сырым и холодным. Затяжные дожди сменялись липкими снегопадами, порой дождь шёл вперемешку со снегом. Лёд на Нарочи потемнел и стал ноздреватым, в окопах и траншеях скопилась вода, местами была по щиколотку. Солдаты роптали и ждали какого-нибудь решения: отхода ли, наступления ли – но непременно какого-то действия, потому что мокнуть, жевать отсыревшие сухари в полной неизвестности было невмоготу.
И наступление началось. Неделю длилась операция, неделю солдаты в сырых шинелях, в тяжёлых от налипшей грязи сапогах шли напролом. Какое чувство вело их?! Почему, не понимая да и не зная всех тактических, стратегических, политических причин происходившего, они атаковали, стреляли, кололи, падали ранеными и убитыми? Задавали ли они себе вопрос: для чего всё это? Пытались ли найти здравый смысл? Или шли на смерть обречённо, как некая бессловесная серая масса?
Радиковский часто задумывался над этим. Он видел своих солдат, слышал их разговоры. Нет, не серая бессловесная масса то была! Это были люди с большим житейским опытом, многие старше самого Радиковского. Но как глубоко прятали они свои мудрые чувства! Как не хотели выплеснуть их наружу, чтобы они ненароком не были растоптаны и сожжены! Так что же заставляло этих людей, не щадить ни врага, ни себя, становиться героями? Радиковский пока понять не мог.
В битве за Поставу его солдаты вновь отличились. Со взводом подпоручик Радиковский смог занять небольшую высотку – очень удобную, с естественным гребнем, позволившем надёжно укрыться на захваченном участке. А стремительная атака основных сил привела к полному освобождению городка – уже на третий день начала операции. Подпоручика представили к следующему чину.
Поставу освободили, Нарочская операция оттянула-таки часть немецких сил от Вердена, и немцы увязли там почти на год. Русская же армия дальше продвинуться не смогла.
Позже – не пройдёт и 15 лет! – французский маршал в воспоминаниях
Возможно, Андреев и впрямь не видел того, что должен видеть стратег его уровня, но генерал увидел другое, увидел уже после неудачной Нарочской операции. Генерал увидел, что армия разваливается, он понял, что в этих условиях задача командования – свести неминуемую гибель к меньшему по возможности позору. Он с тревогой ждал времени демобилизации, предвидя, что дикого, разнуздавшегося солдата ничто не остановит. Это было за год до необратимых событий. И это были те же самые солдаты, о которых много думал Радиковский. Это в них, в этих солдатах уживались безудержная отвага, презрение к смерти с веками живущим в душах болотниковском, разинском стремлении к волюшке.
XIV
Наступление нового, 1917, года решили в полку отпраздновать, и все святочные дни прошли в весёлом оживлении. До этого праздничную Рождественскую службу полковой священник отец Андрей отслужил особенно вдохновенно. В маленькой походной церкви было тесно и слегка душно, но священник возносил слова:
– Итак Сам Господь даст вам знамение: се Дева во чреве приимет, и родит Сына, и нарекут имя Ему…».
И Радиковский чувствовал невероятный прилив сил. Но тут же поминутно ловил себя на том, что отвлекается, что чувствует исходящий откуда-то сбоку поток энергии – иной, не церковной. Он перевёл взгляд от иконостаса в сторону – и увидел несколько впереди и наискосок от себя сестру милосердия Наталью Узерцову. Она истово осеняла себя крестным знамением, клала поклоны, но при этом – чувствовал Радиковский – и она была напряжена, и её мысли сбивались, уходили от возвышенного в иную сторону.
Под взглядом Радиковского Наталья полуобернулась и, слабо улыбнувшись, слегка поклонилась Радиковскому. Поручик ответил полупоклоном. И сразу же, не сговариваясь, оба шагнули в стороны друг от друга, словно поспешили разорвать ненароком перекинувшуюся от одного к другой тоненькую нить. Радиковский смешался с группой офицеров. Отсюда он хорошо слышал священника и в тоже время мог беспрепятственно видеть Узерцову. С мыслью о том, что он будет наблюдать за нею, Радиковский быстро смирился. Уже возглашал священник:
– Христос рождается, славите, Христос с небес, срящите. Христос на земли, возноситеся. Пойте Господеви вся земля, и веселием воспойте, людие, яко прославися.
Уже звучало:
– Но когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего, Который родился от жены, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных….
А Радиковский всё поглядывал на Узерцову. Она оглянулась во второй раз, оглянулась на мгновение, мельком, но Радиковский успел разглядеть слёзы в её глазах.
Со службы он возвращался с неспокойной душой. Он думал, что не получил, отверг то, что давалось ему свыше, укрылся от этого. И с земными чувствами разобраться не мог. Он досадовал за это на себя, а заодно и на Наталью.