И взошла звезда полынь
Шрифт:
Как хороша была прежняя, привычная жизнь с театрами, чтением, вечерним музицированием! Профессор любил слушать игру дочери – исполняла Татьяна со вкусом.
Она давно привыкла доверять авторитету отца и во многих вопросах полагалась на него. Она почти не задумывалась о будущем, даже мысли о Радиковском, если и приходили, то были воздушно легки и почти неоформлены. Она жила в том эстетическом и нравственном мире, в котором жили родители и близкие знакомые Одинцовых. Этот мир казался Татьяне естественным и единственно возможным. А сейчас?.. Татьяна вспоминала поступок странного господина и не решалась сознаться
Татьяна настолько забылась, что не заметила окончания оперы. Лишь аплодисменты и оживление в зале вернули её к действительности. Все встали, надо было пробираться к выходу, а Татьяна то и дело ловила себя на том, что ищет взглядом того несостоявшегося скандалиста, ищет – и не может найти. Это было странно, и Татьяна чувствовала досаду. Потому, когда на следующий день они с Александрой Аркадьевной входили в вагон поезда на Николаевском вокзале, Татьяна старалась думать лишь о том, как хорошо ей будет в Москве.
И Москва, и тётя Лиза приняли хорошо. Татьяна беззаботно проводила время. В Москве Татьяне дышалось легче. В Москве не было столичной суеты и напряжённости. Даже самый мороз в Москве переносился легче – он не был сырым, как в приневской столице. Здесь даже было больше свободы. Тётя Лиза придерживалась прогрессивных взглядов, и Татьяне позволялось изредка гулять одной.
Одно удручало Татьяну – отсутствие друзей и знакомых. Первые два дня в Москве это ещё радовало, но позже пришли скука и грусть. Потому полной неожиданностью для Татьяны стало, когда на Тверском бульваре её окликнули:
– Татьяна? Одинцова?
Татьяна опешила. Вот уж кого она никак не рассчитывала встретить здесь.
– Варя Вишневская? – удивлённо воскликнула она. – Тебя не узнать…Что за наряд – почти мужской? И эта трость?
– В нашем обществе многие барышни так одеваются. Впрочем, я сейчас не Варвара Вишневская, я теперь «А. Ультор». Понимаешь: «Азъ Ульторъ» – «Я Ультор»?
– Ультор? Это по-латыни значит «мститель»? Ты что, бомбистка? – почти шёпотом спросила Татьяна.
– Я футуристка. Может, читала в журналах мои стихи?
– Признаться, не довелось…
– Ладно, при случае прочтёшь, – Варя достала из ридикюля и чуть не всунула в руки Татьяне тоненькую книжицу. На серо-голубой обложке громоздились чёрные геометрические фигуры. И само название книжки было набрано разными по величине буквами, от этого слова дробились и прыгали. Но, похоже, именно эта нервность графики и нравилась Варваре больше всего.
– Непременно прочитаю, – пряча книгу, сказала Татьяна. – А ты что же, в литературных кругах вращаешься?
– Случается. А хочешь, мы сейчас вместе сходим? В «Юридическом обществе» намечается интересное собрание.
– Прилично ли? – засомневалась Татьяна. – Я же там совершенно чужая. Не знаю никого, и меня никто не знает.
– Но меня знают. А я знаю тебя. Пойдём! И не пугайся: там всё без церемоний.
И Варвара чуть не силой потащила Татьяну с собой.
В «Юридическом обществе» было шумно и многолюдно. Татьяна стояла в стороне и пыталась оставаться незаметной. Варвара же, напротив, была возбуждена, живо оглядывалась по сторонам. Она старалась привлечь к себе внимание – и это, к досаде Татьяны, было заметно. Варя радостно отвечала на редкие приветствия: кому-то, по всей видимости, она и впрямь была знакома. С кем-то она пыталась поздороваться первой. Не все отвечали, кто-то, недоумённо озираясь на барышню в странном одеянии, проходил мимо. Татьяна понимала, что её гимназическая подруга не столь широко известна, как той хотелось бы.
Перед Татьяной всё было, словно в пелене. И всё же она пыталась оглядеться, увидеть, понять происходящее. Неподалёку от себя она увидела жёлчного вида элегантного господина лет сорока пяти в серой паре. Жесткий воротник, повязанный нешироким изящным галстуком, упирался в подбородок с небольшой, клинышком, бородкой.
– Как вам всё это, Иван Александрович? – подскочил к нему коренастый господин. Говорил он с одышкой, – Как вам эти лозунги?
Господин указал на группу людей, в центре которой возвышался человек со впалыми щеками и густыми усами. Тот, кого назвали Иваном Александровичем, поморщился. А высокий усач в это время, окая, говорил:
– Я боюсь русской победы, боюсь того, что дикая Россия навалится стомиллионным брюхом на Европу.
Татьяна осторожно тронула Варвару за рукав:
– Иван Александрович, это что же, Буркин?
Варя кивнула.
– А тот высокий? Неужели?..
– Да-да! Он самый! – Варе явно нравилась роль завсегдатая литературных собраний.
А Татьяна, когда они покинули собрание, вздохнула облегчённо. Барышни шли, и Варвара посвящала Татьяну в полутайны литературной и художественной жизни, рассказывала ей о поэтических вечерах и художественных выставках. Татьяна слушала невнимательно, а потом спросила:
– Так ты что же, в Москве сейчас живёшь?
– Нет-нет, я тоже в Петрограде. Сюда приехала тётю навестить..
– Надо же… И я к тёте приехала, – улыбнулась Татьяна.
Варя, казалось, не расслышала слов подруги и увлечённо продолжала:
– Да и как жить в Москве? Все литературные и художественные события там, в Петербурге… Петрограде, – поправилась она. – А ты что же ни разу нигде не была? В «Бродячей собаке» бывала?
– Нет, ни разу. Мне кажется, это не совсем прилично.
– Не будь синим чулком. В Петрограде мы обязательно сходим куда-нибудь. На выставку, например. Я тебя сама разыщу.
На этом барышни расстались.
V
Полгода Россия жила в войне. Полгода в Москве и Петрограде ловили вести с фронтов. Вести были противоречивы. Татьяна хотела разбираться во всём сама. Часто входила она в кабинет отца, когда тот не был занят своими трудами, становилась рядом и вместе с ним рассматривала карту. Профессор Одинцов втыкал в карту флажки, обозначая продвижения и отступления русских войск. Она ждала хоть каких известий от Радиковского или хотя бы вестей о нём от других, но открыто обозначить свой интерес при отце не решалась. Профессор щадил чувства дочери. Он изредка, словно ненароком мог обмолвиться, что профессор Радиковский получил письмо, и сын профессора сообщает о продвижении их полка. Татьяне этого было достаточно: коли сообщает о продвижении, стало быть, жив и не ранен.