И я там был..., Катамаран «Беглец»
Шрифт:
— Ах, вот как?! — расхохотался он, и я вынужден был объяснить, почему вызвал его и о чем прошу.
Мне снова ответили смехом, и я почувствовал себя распоследним учеником подмастерья, который просит подметку у папы римского, думая, что попал к главному из сапожников.
Он был дьявольский воистину, этот хохот, но в нем не слышалось ни раздражения, ни желания оскорбить. Мне почудилось даже, что покровитель мой мне сочувствует.
— Так ты хочешь спасти твой мир? — сказал он. — Ну, что ж… Я хотел бы знать, заслуживает
Мы беседовали очень долго, так во всяком случае мне показалось… Его интересовало все: и когда появились первые нечеловеки, и как из богом созданных тварей делали они себе подобных, наделенных столь редкостной жестокостью и чуждостью всему людскому…
Иногда он вдруг перебивал меня вопросами и странными замечаниями.
Я рассказал ему о юродивой хромоножке и о несчастной козе; о герцоге и настоятеле монастыря, отправившего меня с лишним грузом… Он тотчас же выспросил все подробности об осажденной крепости.
— Так, значит, нечисть боится крыс? — вдруг оживился он чрезвычайно и, удовлетворенно покачивая головой, выслушал с интересом мой долгий рассказ о том, как пришельцы окружили замок кольцом из костров и без жалости сжигают все живое, проникающее из замка: будь то спасающийся от голода беглец или крыса, стремящаяся к реке…
— М-да… — задумался он на миг. — Мерзавец твой настоятель… — И тут же перескочил на другое, принявшись уточнять перечень средств, применяемых при антоновом огне… Вновь чрезвычайно порадовался, что твари боятся крыс… Но иные простейшие вещи его почему-то удивляли.
— Как?! Хромоногость не считается красотой? — например, не поверил он, вспомнив о хромоногой дурочке. — Но ведь я же хром! А я — первый красавец! Это всем известно!..
Больше часа, наверное, чинился мне допрос с пристрастием. Я и не заметил, как пролетело время: вот уже и вправду, всегда доставляет удовольствие разговор с умным и любознательным собеседником!..
Да и он, насколько мне показалось, остался вполне доволен. К концу же, подобно всем старикам, он неожиданно ударился в воспоминания.
— И в прошлом бывали у вас мудрецы… Да-да-да! Знавал я кое-кого… Сократ, к примеру. Тоже казался весьма неглуп поначалу…
Я решил, что настало время напомнить о моей просьбе.
— Ну вот, — искренне огорчился он, — разве я был не прав? Без глупости нет истинного мудреца… Отделяющий зерно от плевел не знает, что делать с зерном. Подчиняющий законы мира не понимает главного…
— Чего же? — заметил я.
— А того, что ежели в мире возникло нечто, возвысившееся над миром и взявшее в руки свои его законы, как всадник берет узду, то это нечто — важнее всего мирского… Такие, как ты, никогда этого не понимали, даже не старались понять — и оказывались в дерьме…
Я снова, соблюдая приличия, напомнил о своей просьбе. И впервые не засмеялись в ответ.
— Как знаешь… — смирился громовой голос. — Но, пожалуй, я не стану… выполнять твою просьбу буквально. Позволь мне сделать… наоборот.
— Это как же? — удивился я, почувствовав в его словах издевку и подвох.
— Ну, видишь ли… — сперва замялся а потом вновь захохотал голос. — Ведь всем известно, что дьяволу свойственны козни… А козни, по-вашему, — это делать все наоборот! И потом… стоит просто верить… ибо все, что ни делается вообще — и в самом деле обычно к лучшему… Ну, а если сказать откровенно, нет смысла в выполнении твоей просьбы.
Поздно… Доставлять тебя к герцогу с мешком этих дурацких снадобий — занятие абсолютно глупое… Уж поверь.
На сей раз в его словах не было и тени насмешки, и это повергло меня в совершенное отчаяние.
— И настоятель твой — первостепенная сволочь… — добавил он без особой уверенности, что добавлять что-либо стоит. Чувствовалось, он размышлял, говорить ли мне правду, может, я и так уже сам догадался…
Однако я по-прежнему не улавливал хода его мыслей, в чем и признался, как бедный школяр на уроке.
Тогда, чуть помедлив, он все же снизошел, кривя губы в презрительной усмешке:
— Да, я сделаю наоборот, но так, чтобы все получилось к лучшему и ты понял сам, что к чему… Я не тебя переправлю к герцогу, а герцога доставлю сюда! И сможешь всласть полюбоваться на своего ублюдка!.. Ах, да! — спохватился он. — Надень вот это!..
Собственно, мне ничего не оставалось другого, как покориться. Но надевать ничего не пришлось — совершенно прозрачный мешок сам накрыл меня с головы до ног, какая-то сила плотно, но не создавая неудобства, затянула его на шее. Дивиться невесомости этой ткани было некогда — дверь бесшумно раскрылась, и в помещение вплыло по воздуху разряженное тело герцога в роскошном гробу.
— Господи!.. — вскрикнул я и чуть было не перекрестился. — Он умер?
— Мертв! Скончался. Но не от ран…
Я внимательно взглянул на синюшно-багровое, раздувшееся лицо трупа. Даже пышный шелковый бант не мог скрыть одутловатую бычью шею.
Смерть неузнаваемо исказила черты, что всегда бывает при страшнейшем из недугов… Невероятная догадка овладела мной. Казалось, герцог вот-вот поднимется в гробу и жадно набросится на меня в неудержимом стремлении унести с собой на тот свет. В стремлении столь же бесконечно загадочном, сколь и бесконечно жутком и свойственном почему-то всем жертвам этой убийственной болезни…
— Чума? — вырвалось у меня.
— Именно так! — согласился мой покровитель. — Ну, разве его преподобие не скотина?!. И вообще, — добавил он с чувством полного удовлетворения, — разве я не во всем прав?
Еще бы!.. Я был обманут настоятелем монастыря. Посылать меня без противочумной маски — значило обречь на мучительную смерть. Мне стало ясно, зачем я нес снадобья, бесполезные при антоновом огне, и от чего в действительности требовалось лечить герцога.