И зеленый попугай
Шрифт:
– Жаль, - искренне сказа Саранцев.
– Вот его действительно жаль.
– А пускай в Африку летит, предложил Гоша.
– Помните: А-а! И зеленый попугай!
Том, помянуть бы надо Федьку. Как у нас там энергоресурсы?
– У меня только один талон, Гоша, жалобно ответила Тамара, - я на него хотела кофе растворимого купить. Мне продавщица знакомая обещала.
– Кофе?
– Лицо Гоши оскорбленно вытянулось. Да ты что, какое такое кофе! Кофе пусть Паша пьет в своей квартире. Не травмируй меня, Том, выдай талончик. Мы сейчас с Пашкой сгоняем до магазина и продолжим содержательный вечер.
Тамара притворно вздохнула и вышла из комнаты.
– Жалко попугая, - вновь сказал Саранцев.
– Хоть не говорящий, а смотреть на него весело было. Попугаи вообще похожи на людей. И взгляд у них другой, не птичий.
– Ну вот заладил - жалко-жалко!
– напыжился Гоша.
– Если хочешь знать, это я его в форточку выкинул. Это между нами. Пусть летает на свежем воздухе.
– Как это?!
– ахнул Саранцев.
– Да так как-то. Я вообще, Паша, не люблю животный мир. Шумит, воняет, жрать просит. Скажешь, нет?
– Нет, - твердо ответил ему Саранцев, поднялся и со злостью прибавил. Тебя ж вон никто в форточку не выбросил. А ты и шумишь, и воняешь, и жрать просишь.
Тут вовремя возникла Тамара с заветным талоном в руке, который окрыленный Гоша тотчас бережно принял из ее рук.
– Вот! Это я понимаю! Обрадовано заорал он.
– Айда, Паша, забыли старое!
– Ну айда, - решительно сказал Саранцев. Он понял, что это есть прекрасная возможность выйти наконец с честью из этого дома, выкарабкаться раз и навсегда из этой густой взвеси, чтоб после недолгих поисков найти наконец подобающий ему мир полутемных гостиных, негромкой музыки, сдержанных мужчин и красивых одиноких женщин...
На улице моросил дождь, асфальт был покрыт радужной слизью. Саранцев уже наметил перекресток, где он тихо распрощается со своим попутчиком и уйдет, сославшись на дела. Однако как раз на намеченном перекрестке Гоша облегченно схвати Саранцева за локоть.
– Все, пришли. Однако ты чешешь. Совсем загнал. Значит, давай скорей червонец, талончик у меня. Сейчас мы...
– Видишь ли...
– солидно начал было Саранцев.
– Нет, почему, деньги-то есть, но ...
– Та чего мы стоим?
– Гоша вновь схватил его за локоть и потащил к освещенному нутру магазина.
– Деньги есть. Талон есть. А мы, понимаешь, стоим.
В узком полутемном коридорчике колыхалась бесформенная масса людей. Пахло сырой одеждой и спиртным выхлопом. Очередь походила не некое живое медузоподобное существо, орущее, стонущее, выгибающееся кольцами, с множеством щупалец, присосок, прожилок, клювообразных отверстий, время от времени отторогающее наружу обезумевших, обессиленных человечков, с бледной, бессмысленной улыбкой прижимающих к себе расползающиеся букетики горлышек, наклеек...
– Давай сюда червонец и стой тут!
– гаркнул Гоша прямо в ухо.
– Так вон очередь-то какая, растерянно, с надеждой сказал Саранцев, лихорадочно шаря в кармане.
– Какая очередь!
– Гоша зло скривился.
– Я тебе что, сын бешеной матери в очереди стоять! Иди за мной, чудик!
Он ухватил Саранцева за запястье жесткой костяной клешней и, крякнув, ввинтился в упругое человеческое месиво. Очередь всколыхнулась.
– Куда!!
– заметалось сразу несколько бабьих голосов.
– Куда лезешь, алкаш поганый!
Гоша на мгновение остановился, закрепляясь на отвоеванном плацдарме, сращу распространив вокруг себя матерый запах пота.
– Сынок у меня!
– хрипел он, выкатив белки и вновь с натугой вклиниваясь в сопротивляющуюся массу.
– Болеет! Врач компресс прописал. Андрюша, сынок.
Круглый отличник.
Саранцев, задыхаясь от отвращения, покорно втиснулся в образовавшийся тоннель.
Кто-то ударил его локтем в подбородок, шляпа съехала на переносье и не было возможности вернуть ее на место.
– А вот хрен тебе, а не Андрюша!
– зарычал какой-то грузный мужчина в брезентовой куртке и схватил огромной красно-синей лапищей Гошу за ворот.
– Морда твоя шакалья!
Гоша взвизгнул и затравленно обернулся к Саранцеву - Паша, скажи ему! и, воспользовавшись паузой, рванулся в сторону, увлекая за собою Саранцева, издал душераздирающий стон, выдавил в сторону причитающую старушку и прилип к окошечку. Саранцев же, потеряв опору, почувствовал, как крутая человеческая волна неумолимо относит его в сторону.
– Пашка!
– в нескольких метрах от него тускло замаячило напряженно ненавидящее лицо Гоши.
– Червонец сюда! Скорей ты, гад, сволочь!
Саранцев с трудом вынул из кармана кошелек, срывая ногти, открыл его, вытащил десятку и, поднатужившись, всунул в скрюченную гошину ладонь. Через мгновение исчезнувшая было ладонь вернулась, в ней зеленовато блеснуло кургузое горлышко бутылки.
– Держи!
– сипло выдохнул Гоша, сунув в руки Саранцеву тупорылую емкость.
– А ты боялся. Давай на выход... Или нет. Стой пока.
И вот тут случилось нечто уж вовсе неожиданное и невероятное. Продавщицу, маленькую багроволикую женщину, кто-то окликнул и она, оттолкнув от себя чью-то рвущуюся к ней руку, степенно уплыла куда-то вглубь. Гоша напряженно засопел и вдруг проворно просунул руку в окошечко, как-то противоестественно ее выгнул, схватил одиноко стоящую у бездействующей кассовой коробки поллитровку, втянул ее обратно. Стоящие рядом потрясенно охнули. "Спокуха", - забормотал Гоша, бессмысленно гримасничая, сунул похищенную бутылку совершенно оторопевшему Саранцеву и, упершись ладонями ему в спину, стал выталкивать его из очереди.
Саранцеву показалось, что наступила гробовая тишина. Потом сзади кто-то - может, продавщица - пронзительно взвизгнул, и тотчас все вновь пришло в движение, заходило ходуном. Гоша быстро обернулся, вырвал у него из рук обе бутылки, подмигнул, шепнул: "Давай по-быстрому" и исчез, словно не было его...
Толпа вздыбилась, как штормовая волна, и вскоре Саранцев обнаружил себя прижатым к стене в тесном тамбуре между двумя стеклянными дверьми в окружении нескольких разъяренных женщин и долговязого равнодушного милиционера.