И зеленый попугай
Шрифт:
– Я все видала!
– вещала полная женщина в пестром, словно сшитом из лоскутов плаще.
– Двое их было. Один - плюгавый такой, вечно тут трется. Он бутылку-то схватил и этому сунул. А сам сбежал. Двое их было. Я сама видала.
– Где бутылка? Кто с тобой был?
– сонно спросил милиционер, пристально глядя ему в глаза. Глаза, однако, были тусклые и мутные, такие глаза бывают у спящего, если ему приподнять пальцем веко.
– Я тебя спрашиваю!
– Не знаю, - угрюмо ответил Саранцев.
– Я вообще его не знаю.
– Не знаешь. Ладно. А зачем бутылку взял, если не знаешь?
– Я не брал никакой бутылки, - Саранцев отчаянно, словно силясь проснуться, замотал головой.
– А кто взял? Может, тогда это я взял?
– милиционер мелко засмеялся и требовательно обвел всех глазами, приглашая присоединиться. Толпа послушно разразилась дружным разоблачительным смехом.
– То есть я взял, - забубнил Саранцев.
– Он мне ее сунул в руку, я и понять ничего не успел, и тут же забрал обратно.
– Кто забрал?
– Ну этот, Гоша.
– Гоша?
– милиционер снова обвел всех торжествующим взором.
– А говоришь, не знаю. Неувязочка выходит. А пойдем-ка со мной, гражданин. Там разберемся.
Сопровождаемый милиционером, отделился Саранцев от ликующей очереди и вышел на улицу. Милиционер шагал чуть позади и бдительно держал его за локоть. Саранцеву казалось, что вся улица смотрит на него с опаской и гадливостью. Он с тоской вглядывался в ближайшее будущее и не находил в нем просвета. Любой подзаборный бродяга был в сей момент на голову выше его, ибо был свободен.
Крестный путь уперся в нетерпеливо урчащий милицейский "уаз". Милиционер свободной рукой отворил дверцу и Саранцев неловко, стремясь опередить унизительный тычок в спину, влез в его полутемное нутро.
– Это еще кто?
– недовольно спросил кто-то, едва различимый.
– Да так, шакал один. Бутылку спер с прилавка. Говорит, не брал. Умрешь с ними.
Ладно, ты подожди еще немного, скоро поедем.
– Да поехали сейчас, чего еще ждать-то, - недовольно протянул неразличимый.
– Сейчас, сейчас. Галку только заберем. Она уже закрывается.
– Галку!
– недовольно проворчал голос. Саранцев наконец разглядел его. Это был молоденький милиционер с коротким туловищем и длинными ногами, он немного напоминал паука-сенокосца.
– Могла бы и пешочком, жди ее теперь. И тотчас, спохватившись, грозно глянул на Саранцева.
– Ты зачем бутылку-то спер, коррозия!
Это если каждый начнет...
– Я не брал, - начал Саранцев.
– Видали? Он не брал!
– весело сказал кому-то длинноногий. А кто брал?
Получается, что я брал?
В ответ тоненько, подобострастно захихикали. Саранцев глянул в угол. Там, как оказалось, сидел, весь скрючившись, мальчик лет четырнадцати, какой-то весь сырой и бесцветный, как кусок слипшихся фабричных пельменей.
– Ты сиди, помалкивай!
– прикрикнул на него длинноногий.
– Мотоцикл хотел угнать, - сообщил он Саранцеву.
– На ногах чуть стоит, а туда же.
– Не угонял я!
– надрывно выкрикнул мальчик и заплакал, шумно прихлюпывая носом.
– Дяинька-милиционер, отец ты мой, родненький, последним пидором буду, не угонял я! Я поглядеть только хотел, пощупать руками. Дяинька!! У меня судьба трудная, семья неблагополучная, я вообще круглая сирота...
– А ну цыц!
– сурово прикрикнул милиционер.
– Ты погляди, все, бляха-муха, честные. Всех жалеть да любить надо. А мотоциклы угоняет кто? Пушкин! Вот ты, - он как-то даже уважительно глянул на Саранцева, - такой, бляха-муха, вроде честный. А бутылку с прилавка скомуниздил...
– Поймите, я не брал, - устало повторил Саранцев, и вдруг торопливо и сбивчиво принялся пересказывать события злополучного вечера - и про Тамару, и про Гошу и даже про попугая Федю.
– Ну вот, - перебил его длинноногий, - Говоришь, не пью, а сам, бляха-муха, лыка не вяжешь.
– Потеря-ал я любовь и девчо-онку свою!
– тоскливо запел мальчик.
– Давай, пой, - согласился милиционер, - я время засеку. Сколько минут пропоешь, столько раз по шее получишь. Мальчик издал носом водопроводный звук и смолк.
Отворилась дверь и в кабину, согнувшись и кряхтя, влез первый милиционер. Он снял мокрую шапку, отряхнул и положил на колени. Вслед за ним в фургон просунулась крашенная под мореный дуб женская голова.
– Мальчики!
– пропела она, бедненькие! Заждались совсем... Ты давай залазь да поехали, - сурово оборвал ее первый милиционер с небрежностью хозяина. Голова обрадовано закивала и вскоре в фургоне стало тесно и душно от вплывшего туда женского тела, в котором Саранцев с неудовольствием признал продавщицу винного отдела.
– Тетинька!
– снова зарыдал мальчик.
– Вот только вам одной правду скажу, не угонял я мотоцикла. Хотите, мамой поклянусь?
– Это еще кто?
– удивилась продавщица.
– Да так, сволота, - махнул рукой первый милиционер.
– Этого-то узнала, наверное, - он кивнул на Саранцева, - бутылку у тебя спер...
– Так это не он, - усомнилась продавщица, не сводя с Саранцева крохотных перламутровых глазок.
– Того я знаю. Гога. Ханыга тутошний.
– Ладно. Гога-магога. Хрен, как у бульдога, - пробормотал первый милиционер.
– Поехали, там разберемся.