И жизнь моя – вечная игра
Шрифт:
– Узнавай, – кивнул он. – Я за себя уверен. Конотоп за меня подпишется...
– Ну, если так, считай, повезло, – усмехнулся смотрящий.
Он явно не желал возвышать Тимофея. Но опять же не чувствовалось в нем полноценной уверенности в своем превосходстве. Зато чувствовалось напряжение в словах и мыслях.
– Что, будем ждать ответа? – пристально посмотрел на него Тимофей.
Смотрящий выдержал его взгляд, но, похоже, это далось ему ценой больших усилий.
– Не ответа. Постановы. Если ты такой крутой, то Конотоп уже должен заслать маляву. Он в законе, он
– Где ж правильная? – еще жестче посмотрел на него Тимофей. – Где же здесь правила, если ты за метлой не следишь. Фуфлом разбрасываешься, а за это ведь и ответить можно...
– Я не понял, ты чо! – дернулся чахоточый.
Но сам же себя и осадил, осознав, что Тимофей не дрогнет перед этим всплеском напускных эмоций.
– За базаром следить надо, вот чо!
– Ты бы сам за базаром следил, – нахохлившись, но без особого желания накалять обстановку, сказал большеголовый. – Плевать, кем ты на воле был! Здесь ты никто, понял? И зовут тебя никак!..
Тимофей молча слушал его треп, понимая, что продолжения в виде команды «фас» не последует. А воровские «быки», похоже, только и ждали отмашки, чтобы наброситься на Тимофея. Вряд ли он смог бы справиться сразу с тремя, но если и были в нем сомнения насчет собственных возможностей, то наружу они не прорывались. Ни единой хоть мало-мальски заметной энергетической утечки. Ни капли страха. Уголовники ощущали только мощь его внутренней силы, поэтому сами боялись его.
– Ты меня понял? – закончив свою головомойную тираду, с большим желанием оглушить Тимофея, спросил камерный авторитет.
– Понял. Да я на высокое место не претендую. Не моя это стихия... Честным мужиком буду, мне это не западло. Только фуфлом грузить меня не надо и прочей хренью. А то мне терять нечего. Что семь трупов, что восемь, разницы нет...
– Ты не так все понял, парень, – в оправдание сказал смотрящий. – Не называл я тебя фуфлом. Это я на будущее...
– Ну, не называл и не называл... Прописывать меня будешь, брат?
– Булыга меня зовут.
– Будешь прописывать меня, Булыга?
– Нет. Пока малява не придет, живи спокойно. А там видно будет...
– Где жить?
– Носик! Место покажи! Носиком звали «быка» из пристяжи смотрящего. Парень скользнул по Тимофею невидящим взглядом, усмехнулся себе под нос. Вышел из своего закутка, подошел к шконке в средней части камеры, хлопнул по ней рукой.
– Третьим будешь, – обращаясь к новичку, с видом вершителя судеб сказал он.
Это означало, что Тимофею предлагалось делить место с двумя обычными «пассажирами». Пока один спит, вытянувшись во весь рост на шконке, двое других бодрствуют, сидя на краешке впритирку друг к другу.
– Третьим за бутылкой хорошо, – не соглашаясь, покачал головой Тимофей.
Но Носика он не смотрел. Взгляд был устремлен на Булыгу.
– Я человек непривередливый. Могу и стоя спать. Могу вообще не спать. Беда в другом. Не могу я жить как быдло. Неудобно как-то. Спросят пацаны, как там я на киче жил. Что я им скажу? Что шконку с ботвой делил?
– Да
– Нехорошо говоришь, брат, – пристально глянул на него Тимофей. – Я же по-людски с тобой, а ты бычишься... Сказал же, нельзя мне по-скотски жить, пацаны не поймут...
– Чужой ты. Потому и жить по-скотски будешь...
В принципе, признавал за Тимофеем право на лучший выбор, но упрямство прожженного зоной уголовника не позволяло ему пойти навстречу новичку. Но это было не безусловное упрямство. Будь Тимофей лохом, он даже не стал бы с ним разговаривать. Спустил бы на него «быков», и вся недолга. Но большеголовый ждал от него чего-то. И Тимофей понял, чем он может сломить упрямство – не только его, но и всех остальных авторитетов. Он мог бы бросить на «общак» еще пару-тройку зеленых сотен. Но гордость не позволяла ему покупать чью-то милость. Слишком легко это, унизительно просто.
– Я не буду жить по-скотски, – угрожающе нахмурился он.
Большеголовый не выдержал его взгляда. Отвел глаза в сторону, но вместе с тем гаркнул, призывая «быков» на расправу.
– Порвать падлу!
Но Тимофей уже готов был к такому повороту событий. Подставив под вражеский удар свернутый матрац, он ударил ногой. Резко, с последующим уходом назад... Но это было всего лишь начало...
Нелегко было справиться с тремя «быками». Но и те не в силах были сломить его сопротивление. Стесненность пространства и превосходство противника не позволяли Тимофею наносить удары со всей силы. Иногда ему удавалось сбить с ног того или иного «быка», но вырубить начисто – не выходило. Сам он уверенно стоял на ногах, но лицо было разбито в кровь, гудели от пропущенных ударов ребра...
Драку пресекли ворвавшиеся в камеру вертухаи. Тимофея признали зачинщиком смуты и по распоряжению дежурного помощника водворили в карцер.
Небольшая холодная и сырая камера, дощатый лежак, спальным местом прижатый к стене с помощью замка. Сидеть можно было только на железной пластине, приваренной к столбику, на который после отбоя допускалось опустить лежак. Крохотное оконце под потолком с многослойными решетками и специальными ресничками, задерживающими свет. Под потолком чересчур яркая, режущая глаза лампочка. Постамент под унитаз, но самой чаши не было, только углубление, оставшееся после нее – застоявшееся дерьмо в глубоких щелях, непроходимый запах нечистот. Зато здесь не с кем было делить свою постель. Здесь он сам себе голова. Сам себе смотрящий, сам себе авторитет. Не попрекнет его братва тем, что жил он в тюрьме недостойно...
Глава 24
Конвойный открыл дверь в кабинет для работы следователей, но Тимофея, вопреки инструкции, вперед не пропустил. Первым зашел в кабинет, во все глаза уставился на адвоката. Так бы и пялился дальше, если бы не услышал:
– А где подследственный?
Спохватившись, конвойный вернулся к Тимофею, завел его в кабинет. Но уходить не торопился. И наручники с него снимать не стал.
– Вы свободны, молодой человек, – с насмешкой во взгляде улыбнулась ему адвокат.