И звуки, и краски
Шрифт:
Офицер отдал очередную команду, и броневик, посвистывая турбиной, стал продвигаться к дому на манер утюга, держа под прикрытием офицера и пару солдат. Солдаты высовывались из-за брони и коротко хлопали лучеметами по окнам подвала, где после выстрелов были видны быстро остывающие пятна раскаленного бетона.
Броневик остановился, и из люка офицеру подали трубу со щитом.
— О! Гранатомет! — заверещали в толпе ребятишек.
— Вот счас жахнет!
Офицер осторожно пристраивал трубу гранатомета, целясь в окно подвала. Раздался хлопок лучемета директора, и на броне рядом со стволом гранатомета расцвел огненный круг с ослепительно белой серединой. Гулко ахнул в ответ гранатомет, и подвал озарился вспышкой. Брызнули стекла. Солдаты одновременно с разных сторон бросились к дому. Еще через пять минут
Даже шрамов видно не было. Спокойным было лицо директора школы.
На следующий день после обеда в школу приехал Денко Дан. Темно-синий автомобиль подкатил к самому крыльцу. Шофер выскочил и открыл дверцу. Денко Дан в пушистом берете из меха водяного крота, в накинутой на плечи серой меховой куртке (вылитый «Великий Гуско в лесах Учугуна»), шагнул на искристый свежевыпавший снег.
Гу-Гун — глава союза юных подвижников Режима отдала торжественный рапорт. От волнения она немного сбивалась и, закусив губу, встряхивала головой. Правая рука, прижатая к сердцу, заметно дрожала. Денко благосклонно кивал головой и величаво смотрел поверх головы Гу-Гун туда, где в морозном воздухе таяли дымы деревни. После того, как девушка закончила рапорт и завершила его символическими движениями, показывающими, что она благодарна Великим Старцам и готова отдать жизнь за Режим, Денко шагнул к ней, положил руку ей на плечо и вручил синюю карточку третьей ступени. В строю учеников раздались вздохи зависти. Еще бы… Вручение карточки третьей ступени означало, что Гу-Гун становилась кандидатом в функционеры третьей ступени! Теперь ей необходимо было получить лишь две такие же карточки, и она сама становилась функционером третьей ступени! Было от чего вздыхать и чему завидовать.
Дойдя до двери школы Денко остановился, ожидая, когда подоспеет отставший шофер. Тот, как на грех, поскользнулся на ступенях. Прихрамывая шофер метнулся к двери, открыл ее перед Даном. После него в дверь вошла Гу-Гун, а затем строем ученики, участвовавшие в торжественной встрече.
В коридоре были включены все лампы. Из-под лестницы принесли ступеньки, на которые положено было становиться выступающим. Ступеньки были установлены в центре коридора и покрыты зеленой материей. Зеленый цвет — цвет лесов, где вызрел Режим, цвет листвы, укрывшей до времени Великих Старцев. Ученики были выстроены в две длинные — вдоль всего коридора — шеренги. Все было исполнено торжественности. Перешептывались ученики первой ступени, которым надлежало принести клятву верности, волнуясь заучивали листки наизусть девочки из второй ступени — на листках были строчки Рапорта Верности Режиму.
Стоя перед шеренгами учеников, Денко Дан тихо переговаривался с новым директором школы. Директор был совсем молодой, немногим старше его, и было видно, что он заискивает перед Подвижником. Дан делал вид, что не замечает заискивания и стремился показать, что они равны по положению, но словно бы невзначай встал на ступеньку, принесенную из-под лестницы трибуны. Директор был вынужден теперь смотреть на Денко Дана снизу вверх. Старый директор вел бы себя конечно иначе…
Весь день разговоры были только о вчерашнем происшествии. Случай обрастал жуткими подробностями. В операции по захвату участвовал уже полк солдат. Директор уложил половину. А сам он был не кто иной, как резидент удокской разведки, и имел целью уничтожение Хранителей Режима и государственный переворот. Беско ходил подавленный, и слушая страшные рассказы, никак не мог отрешиться от видения: сопящий солдат тащит волоком директора, и торчит босая нога с желтым, оттопыренным пальцем. Вспоминалось еще как когда-то в школе они пили отвар лесных цветов.
Первые слова Денко были о бывшем директоре.
— Негодяй… — тихо начал он, — человек, предавший не только себя самого дважды, но и людей, которые поверили ему…
Перед слушателями раскрылись такие глубины человеческого падения, о которых они и не подозревали. Во всех случаях, на самом дне ужасающих безнравственностью ситуаций, виновен был их бывший директор. Но сколько ни говорил Подвижник о нитях
Затем Денко призвал всех, кто заметил что-либо подозрительное за бывшим директором, сообщить ему — после утренника. После короткого перерыва рассказал о Великом празднике — Дне Режима. Ребятишки где хором, где в одиночку прокричали слова клятвы, старшеклассники зачитали рапорт, и дело перешло к самому интересному. Стали раздавать талоны. Здесь были талоны на форму, на питание, на дрова, на белье, на книги. Лица учеников сияли, каждый, зажав в кулаке тоненькую стопку талонов, напряженно ждал, когда выкрикнут его фамилию… На дрова! За что? За прилежный труд на уборке баркусов. Ура!
Обе шеренги гудели, когда Денко потряс оставшимися талонами и напомнил собравшимся, что ждет тех, кто расскажет ему о бывшем директоре.
Проходя мимо Беско, Дан заметил его и дружески потрепал по плечу:
— А-а-а… рассказчик… знаток истории… Если не ошибаюсь.
Беско? Как живешь? Что-то я тебя не слышал сегодня. Как
поживает твоя матушка? Ах да, прости… тетушка.
Как бы между прочим Дан сунул в карман гимнастерки Лена несколько талонов, и вместе с новым директором они прошли в кабинет. А Беско с пылающими ушами дошел до своего шкафчика с одеждой, не помня себя оделся и вышел на улицу.
Толпа ребятишек исследовала темно-синий правительственный «Матан», привезший Подвижника. Особенное пристрастие
вызывала скорость машины. Заглядывая в окно, глядели на
стрелки спидометра.
Беско шел, и в горле его стоял горький комок. Проходя мимо машины, он держался, но завернув за угол школы, заплакал.
Денко любил и умел нравиться. В этом искусстве он преуспел. Самое главное в умении нравиться — это лицо. Даже самое непривлекательное от природы лицо с помощью упражнений можно сделать красивым. Конечно, это будет не та красота, на которую клюют девочки из благополучных семей. Этим подавай херувимчиков с нежной кожей и длинными ресницами. Нет… Речь идет о настоящей мужской красоте. Той, что проглядывает в волевой складке в углу рта, в особом прищуре все знающего, умудренного, но вместе с тем и доброжелательного человека. Взгляд может быть усталым, выражать занятость, но должен быть всегда доброжелателен. Эти истины, маленькие и большие открытия собирались по крохам, сводились в систему, и системе этой Подвижник никогда не изменял.
И в это утро Дан, как всегда, принял душ, побрился, сделал массаж лица, паровую ванну, тщательно подобрал цвет платка и сорочки, вышел в коридор. Как функционеру третьей ступени ему полагалась отдельная келья из двух ячеек… Но поди получи, что тебе положено в мире, где всего не хватает, где всегда тесно. Зеркало стояло в коридоре, и это унижало. Вспомнились недавно виденные хоромы функционера первой ступени, куда он попал по случаю — пришлось вызвать начальника отделения.
Вот так бы жить! Широкие лестницы дворца, оставшегося еще от старого времени. Теперь такие не строят. На каждой площадке — Она-теля в виде изваяния с подносом. Зал для приемов, кабинет, рабочая приемная, десяток спален, кухня, столовая, сотня подсобок. Вот как надо жить!
Денко подошел к зеркалу. На него глянуло лицо сухощавого, спортивно сложенного мужчины тридцати лет. Глаза серые, лоб высокий, нос тонкий с легкой горбинкой. Губы тонкие. Линия губ напряженная. В висках легкая седина. «Это ничего… Седина — не лысина. Седина — это даже здорово. Придает серьезность, ставит в отношениях со старшими на равных».
— Ну что? Сможешь так устроиться? — спросил он себя с усмешкой. И сам же себе ответил: «Должен! Ты должен!» — жестко повторил он, глядя на себя. Потом прикрыл глаза, сосредоточился, входя в роль. Итак, он — мужественный, немногословный функционер, он талантлив, предан, надежен. К тому же он умеет держать язык за зубами, когда того требуют обстоятельства. Когда обстоятельства потребуют другого, он будет готов к этому другому. К чему, например? Например, выйти к беснующейся толпе и укротить ее.