И.А. Гончаров
Шрифт:
На вопрос: «Согласились ли бы вы отказаться от всякого земного блаженства с уверенностью, что вы будете святым?» — следовал быстро ответ: «Я знаю блаженство, которое не лишит меня святости. Зачем же мне от него отказываться?» [70]
Эти, как и другие, ответы Гончарова рисуют его как человека тонкого и живого ума, одаренного иронией, юмором и некоторой долей разумного скепсиса, что все потом так ярко отразилось в произведениях его художнического пера и письмах.
70
Вопросы и ответы, как и очерк «Хорошо или дурно жить на свете», опубликованы в книге А. Г. Цейтлина «И. А. Гончаров», стр. 443–449.
Летом 1843
В письмах Солоницына Гончарову из-за границы (1843–1844) [72] содержатся настойчивые увещевания осуществить замысел этого романа. «Вам, почтеннейший Иван Александрович, — говорится в письме из Парижа от 29 ноября 1843 года, — грех перед богом и родом человеческим, что Вы, только по лености и неуместному сомнению в своих силах, не оканчиваете романа, который начали так блистательно. То, что Вы написали, обнаруживает прекрасный талант».
71
См. А. Г. Цейтлин, И. А. Гончаров, стр. 49–53.
72
Письма В. А. Солоницына хранятся при Институте русской литературы АН СССР.
Другое письмо Солоницына (от 6 марта 1844 года) дает представление о теме задуманного и частично уже написанного романа, а также и о его основной идее и сюжете. «Наконец — идея Вашей нынешней повести. Если в русской литературе уже существует прекрасная картина простого домашнего быта («Старосветские помещики»), то это ничуть не мешает существованию другой такой же прекрасной картины. Притом в Вашей повести выведены на сцену совсем не такие лица, как у Гоголя, и это придает совершенно различный характер двум повестям, и их невозможно сравнивать. Предположение Ваше показать, как два человека, уединясь в деревне, совершенно переменились и под влиянием дружбы сделались лучше, есть уже роскошь. Если Вы достигнете этого, то повесть Ваша будет вещь образцовая».
Из последнего парижского письма Солоницына от 25 апреля 1844 года [73] явствует, что Гончаров все же прекратил работу над романом «Старики». Касаясь мотивов, которые Гончаров, видимо, привел в своем ответном письме в оправдание этого решения, Солоницын замечает: «Вы напрасно говорите, что будто Вы мало еще видели и наблюдали в жизни… Мнение Ваше вообще об искусстве писать романы мне кажется слишком строгим: я думаю, что Вы смотрите на дело чересчур свысока. По-моему, если роман порой извлекает слезу, порою смешит, порой научает, этого и довольно… Для написания такого романа излагаемая Вами теория едва ли нужна; нужна только некоторая опытность, некоторая наблюдательность, которую, как я уже сказал, Вы и имеете… Пишите же, почтеннейший Иван Александрович, просто, не вдаваясь ни в какие теоретические мечтания…»
73
Письмо это опубликовано И. А. Груздевым. См. «Ученые записки» Ленингр. гос. пед. института имени А. И. Герцена. Л., 1948, т. 67, стр. 108–113.
Рассуждения Солоницына об «искусстве писать романы» были отвергнуты Гончаровым. Это показывает, с какой высокой требовательностью уже тогда относился Гончаров к себе как писателю. Исходя из верного понимания текущих задач русской литературы и «теоретических мечтаний» о реалистическом романе, Гончаров нашел свой замысел «Стариков» неудовлетворительным и оставил работу над этим романом.
Гончаров терпеливо трудился и ждал того времени, когда, говоря его же словами,
74
Из письма к К. К. Романову от 1 апреля 1887 года. (Рукописный отдел Института русской литературы АН СССР.)
И эта пора пришла. В 1844 году Гончаров начал работу над романом «Обыкновенная история», который сразу выдвинул Гончарова как замечательного мастера русского художественного слова.
Глава шестая
«Обыкновенная история»
Сороковые годы в России были отмечены дальнейшим обострением общественных противоречий, нарастанием борьбы с крепостным строем и реакцией. Глубокие изменения происходили и в русской литературе. Она все более сближалась с жизнью, проникалась общественными интересами. «Если бы нас спросили, — писал Белинский в статье «Взгляд на русскую литературу 1846 года», — в чем состоит отличительный характер русской литературы, мы отвечали бы: в более и более тесном сближении с жизнью, с действительностию… Таланты были всегда, но прежде они украшали природу, идеализировали действительность, то есть изображали несуществующее, рассказывали о небывалом, а теперь они воспроизводят жизнь и действительность в их истине». [75]
75
В. Г. Белинский, Полное собрание сочинений, т. X, стр. 7, 16.
В сороковые годы выдвигается большая плеяда новых писателей: Тургенев, Герцен, Некрасов, Григорович, Гончаров, Достоевский, Салтыков-Щедрин, А. Островский и другие; их творчество характеризуется глубокой жизненной правдой и критическим отношением к действительности.
Это новое направление в русской литературе, которое было подготовлено всем предшествующим ее развитием и за которое вел упорную и длительную борьбу Белинский, названо было им критическим реализмом — «натуральной школой».
В своих статьях сороковых годов Белинский определил принципы и сформулировал задачи этого нового направления.
«Натуральная школа» стремилась к правдивому воспроизведению жизни. Преобладающей чертой ее было, по словам Белинского, «отрицание», то есть критика крепостнической действительности. Основная задача писателей критического реализма, по мнению Белинского, состояла в углублении и развитии гоголевского «отрицания», гоголевского критического реализма. И в решении этой задачи каждый писатель, примыкавший к этому направлению, оставался вполне своеобразным и самостоятельным.
В таких произведениях, как «Записки охотника» Тургенева, «Кто виноват?» и «Сорока-воровка» Герцена, «Деревня» и «Антон Горемыка» Григоровича, «Сон Обломова», в стихотворениях Некрасова резко осуждалось крепостное право как страшное зло, как причина тягостных страданий человека, как причина всей российской отсталости. Некрасов в «Петербургских углах» и Салтыков-Щедрин в «Запутанном деле» показали невыносимую нищету жизни простых людей, тружеников города. «Бедные люди» Достоевского выражали глубокое сострадание к униженным. Горячо выступали писатели гоголевской школы за раскрепощение (эмансипацию) русской женщины от социального и морального неравенства.
Писатели, объединившиеся вокруг этого направления в литературе, придерживались различных политических взглядов. Это понимал Белинский, но он ясно видел также и то, что объединяло их. Белинский умел собирать все прогрессивные силы, воспитывать в людях самых различных социальных категорий гуманные, антикрепостнические взгляды, создавать единый антикрепостнический фронт литературы сороковых годов. «Ты нас гуманно мыслить научил», — писал Некрасов в «Медвежьей охоте» о Белинском.
И Чернышевский не случайно в «Очерках гоголевского периода русской литературы» (1855–1856 годы), отмечал прошлое единство «лучших людей молодого поколения 40-х годов».