И.Ефремов. Собрание сочинений в 4-х томах. т.2

Ефремов Иван Антонович

— Мирный труд на земле в тиши и покое последних лет жизни — благородный конец земледельца, — сказала жрица.

— Тогда есть четвертый путь! — ответила Эрис.

— Зачем ты пришла к Амбологере? — Жрица раскинула руки крестом, как бы заграждая Эрис обратный путь в святилище.

Черная жрица — прямая, гордая и суровая — показалась афинянке как никогда значительной. Ее синие глаза взглянули на жрицу с высокой уверенностью, без вызова или насмешки, и та успокоилась.

— Зачем мне оскорбление иной веры? — спросила Эрис. — Ты указала три пути, и все три — для одиноких мужей и жен. А человек покидает общество людей только со смертью. Должен быть еще путь служения людям

не только личным совершенством, но прямым действием на их пользу.

— Тогда ты не поняла глубины показанных тебе символов. Средний путь дает людям пищу, ибо у земледельца всегда есть излишки, чтобы накормить художника и поэта и тем умножить украшение мира. Путь Урании — для мудрой и нежной жены. Он выражен только через любовь и помощь людям. То, что жена всегда должна делать и делает для сердца. Потому Урания — образ жен, потому великий Платон счел эту богиню самой главной для будущего человечества.

— И забыл про несчастье и стоны рабов, отдающих свою жизнь подобно вьючным животным, чтобы поклонники Урании могли изливать любовь на ближних, таких же высокопоставленных! — гневно ответила Эрис, и афинянка с удивлением воззрилась на подругу. — Нет! — наклоняясь вперед, как изваяние Аксиопены, воскликнула Эрис. — Никакая небесная любовь и достижение неба невозможны ни по трупам побежденных, ни по спинам рабов. Вы, люди Запада, достигшие высот философии и кичащиеся свободой, не видите изначальной ошибки всех ваших рассуждений. Вы представляете себе силу только в убийстве и жертвах. Сильны — следовательно, правы — только те, кто искуснее убивает. Таковы ваши боги, образы ваших героев, таковы и вы сами. Это проклятие Великой Матери, которое вы будете нести до конца, пока существуют народы Запада. Поэтому второй лик Амбологеры — Урания — это ложь для поэтов и неудачливых любовников!

— А другой лик? — хрипло спросила пораженная жрица.

— Богиня Темного Эроса? Она — правда, и я некогда служила ей со всем пылом юной веры. И это — хороший путь для тех, в ком много животной силы…

— Тех, кто еще не понимает Урании, — вступилась Таис.

— Тысячелетия тому назад Великая Мать представала перед людьми в таких же двух ликах — разрушения и созидания, смерти и вечности. Только вечности нам не дано, и не надо обманывать себя и других этим символом стремления нашего сердца. Это лишь сокрытие жестокой правды Великой Матери. Мы все знаем глубоко внутри себя, сердцем, что вечные силы природы всегда готовы к разрушению. И мы создаем в высоких и чистых, в низких и темных своих мечтах множество богов и богинь, чтобы отгородиться ими от сил Великой Матери, как тонкими занавесями от лютого ветра. Слабые молят о чудесах, как нищие о милостыне, вместо действия, вместо того, чтобы расчищать путь собственной силой и волей. Бремя человека свободного и бесстрашного велико и печально. Только если он не стремится взвалить его на бога или мифического героя, а несет его сам, он становится истинно богоравным, достойным неба и звезд!

Ошеломленная жрица Амбологеры закрыла лицо руками.

— Есть вечное перевоплощение! — решилась приоткрыть ей орфическую тайну.

— С расплатой за прежнее тогда, когда уже не можешь ничего поправить! — продолжала Эрис. — Меня учили в Эриду понятию Кармы, и я поверила в него. Оттого так труден для меня четвертый путь. Я могла бы убивать всех, причиняющих страдания, и… тех, кто ложным словом ведет людей в бездну жестокости, учит убивать и разрушать якобы для человеческого блага. Я верю, когда станет много таких, как я, и каждый убьет по десятку негодяев, река человеческих поколений станет все чище с каждым столетием, пока не превратится в хрустальный

поток. Я готова посвятить этому жизнь, но мне надо учителя. Не того, который только приказывает. Тогда я стала бы просто убийцей, как все фанатики. Учителя, который покажет, что правильно и неправильно, что светло и что темно, а последнее решение останется за мной. Разве не может быть такого пути? И такого учителя, который знает, как отличить мертвую душу от живой, знает, кто недостоин лишнего часа ходить по земле!

Чтобы человек мог взять на себя тяжкую обязанность кары, он должен обладать божественной точностью прицела. Только самое высокое сознание, подкрепленное мудрым учителем, поможет избежать того, что всегда получается при насилии. Рубят здоровое дерево, оставляя гнилушку, убивают драгоценные ростки будущих героев, способствуя процветанию людских сорняков…

Жрица Амбологеры не смела поднять головы под горящим взглядом Эрис.

Таис подошла и, обняв подругу, почувствовала, что в ней дрожит каждая мышца.

— Я не могу ответить тебе, даже черпнув древней мудрости в храме Эриду, — печально сказала афинянка. — Может быть, ты и подобные тебе будут орудием Кармы и не обременят себя ответственностью. Я знаю мало и не слишком умна. Но я чувствую, с такими, как ты, было бы куда меньше горя и ада в ойкумене.

— Не знаю, откуда явилась ты, опаленная солнцем, — наконец заговорила жрица Амбологеры, — и кто вложил в твои уста слова, на которые я не знаю ответа. Возможно, ты провозвестница новых людей, посланных к нам из грядущего, а может быть, ты явилась как последыш отошедшего в прошлое. Твои мысли об Урании неверны и некрасивы. Подруга твоя скажет, что, занимая высокое положение, можно сделать многое для Небесной Любви!

— Вижу, ты никогда не возносилась высоко! — улыбнулась Таис. — Властительница беспомощна более других. И не только правилами поведения, предписаниями религии и обычаев, не только ограничена царственной недоступностью. Над тобой стоят советники, говорящие: «Это выгодно, а это нет». Выгодно для власти, выгодно для накопления сокровищ, выгодно для войны. И совсем нет речей, что выгодно для сердца, твоего и других людей. Жена, ты сказала, должна делать для сердца? Я была царицей — и как же мало преуспела в этом. Я даже не смогла спасти свое дитя от мужского воспитания, превращающего юношу в боевую машину, а не служителя Урании!

Таис вспомнила Леонтиска, его мальчишескую веру в красивых нереид, и глаза ее наполнились слезами.

Эрис тихо сказала:

— Мы привыкли думать о богах, завистливых, уничтожающих совершенство людей и их творения. Разве истинный ценитель прекрасного способен на такое? Означает ли это, что человек выше всех богов? Разумеется — нет! Только то, что боги придуманы и наделены худшими чертами нас, людей, отражающими всю неправоту и недостойность нашей жизни, в которой судьба, то есть мы сами, изымает хороших, оберегая плохих. Такую судьбу надо исправлять самим, и если нельзя спасти хороших, то, по крайней мере, можно истребить человеческую пакость, не дав ей жить дольше и лучше.

Жрица Амбологеры, растерянная, стояла около двух необыкновенных, впервые встреченных ею женщин, таких разных и таких схожих своим внутренним величием.

Она низко поклонилась им, как еще никогда и никому, и скромно сказала:

— Вы не нуждаетесь в моих советах и помощи Амбологеры. Соблаговолите одеться и сойти вниз. Я призову мудреца, друга нашего философа. Он недавно приехал сюда из Ионии и рассказывал странные вещи об Алексархе, брате Кассандра.

— Брате гнусного убийцы? Что хорошего можно ожидать от такого человека? — резко сказала Таис.