И.П.Павлов PRO ET CONTRA
Шрифт:
Большую научную и научноорганизационную работу Павло ва в ИЭМе невозможно отделить от его обширной деятельности, охватывавшей проблемы развития отечественной науки, совер шенствования подготовки и воспитания высококвалифициро ванных врачей, а также различные аспекты общественной жиз ни России.
В 1914—1917 гг. Павлов принимал деятельное участие в орга низации Общества российских физиологов имени И. М. Сечено ва, первый съезд которого был назначен на 6—9.04.1917 г. Изза болезни Павлов не смог участвовать в работе съезда, проходив шего после Февральской революции. Но его гражданская пози ция отчетливо отразилась в письме, адресованном участникам съезда. «Мы только что расстались с мрачным, гнетущим вре менем, — писал Павлов, — это — уже прошлое и, будем надеять ся, безвозвратное… Мы не можем не ждать, мы должны ждать при новом строе нашей жизни чрезвычайного усиления средств всякого рода для научной деятельности. А раз так, то для нас встает новый
Свое отношение к Февральской революции Павлов публично обнародовал еще раньше, выступая 28.03.1917 г. в Петроград ском женском медицинском институте на организационном со брании общества «Свободная ассоциация для развития и распространения положительных наук»: «Россия переживает сейчас трепетный период освобождения, период свободных рук: делай из себя что хочешь и что можешь, — заявил в своей речи Пав лов, — но сейчас же, неотложно всем нам нужно быть проник нутым беспристрастным сознанием, что после того, как рухну ло — и так легко — совершенно прогнившее здание старого государственного порядка, на всех нас легла подавляющая своею грандиозностью, даже устрашающая задача — заложить пра вильные, безошибочные основы нового здания справедливой, счастливой и сильной России». Представив затем свое видение развития научных учреждений в России по сравнению с зарубеж ными странами, Павлов отметил, что и у нас есть «отрадные явления в этом роде, идущие из старого центра русской исто рии — Москвы. В немногие последние годы там возникли: Пси хологический институт, Общество имени Леденцова и Общество Научного института в память 19го февраля. Наш Петроград в этом отношении печально отстал. Единственный случай здесь за несколько десятков лет — это Институт экспериментальной ме дицины, возникший по инициативе и на средства принца Оль денбургского» [53].
Значительное общественное звучание имели публичные лек ции Павлова «Об уме», прочитанные им 15 (28) апреля, 7 (20) и 14 (27) мая 1918 г. в Петроградском женском медицинском ин ституте. Тексты двух лекций были опубликованы в 1975 г., текст третьей впервые публикуется в настоящем издании. Здесь пуб ликуются выверенные тексты указанных лекций, подготовлен ные к печати В. О. Самойловым и Ю. А. Виноградовым.
Третья лекция была посвящена анализу «русского ума»; за ключая ее, Павлов сказал: «Нарисованная мною характеристи ка русского ума мрачна, и я сознаю это, горько сознаю. Вы ска жете, что я сгустил краски, что я пессимистически настроен. Я не буду этого оспаривать. Картина мрачна, но и то, что пережи вает Россия, тоже крайне мрачно… Вы спросите, для чего я чи тал эту лекцию, какой в ней толк. Что я наслаждаюсь несчастием русского народа? Нет, здесь есть жизненный расчет. Вопервых, это есть долг нашего достоинства сознать то, что есть. А другое, вот что… для будущего нам полезно иметь о себе представление. Нам важно отчетливо представлять, что мы такое… невзирая на то, что произошло, все-таки надежды терять мы не должны» [см. наст. изд., с. 146].
Спустя несколько лет Павлов попытался применить теорию условных рефлексов для объяснения событий общественной жизни. В 1924 г. он выступил с публичной лекцией «Несколько применений новой физиологии мозга к жизни». Ссылаясь на Краткий очерк жизни и деятельности И. П. Павлова 627 наблюдения за собакой, у которой лишь продолжительный го лод подавил так называемый рефлекс свободы, Павлов заявил, что диктатура пролетариата сопровождается террором и это мо жет привести к трагическим последствиям: «Террор, да еще в сопровождении голода, совершенно подавляет рефлекс свободы, нация будет забита, рабски принижена» [53]. В некоторых си туациях по сравнению с Павловым крупнейшие деятели куль туры начала 20х гг. высказывались в защиту гонимых издате лей более последовательно и бескомпромиссно. Так, в одной из последних, предсмертных статей А. А. Блока, посвященной из дательству «Алконост» (1921), звучат пророческие слова, как бы предвосхищающие грядущие последствия: «Закрытие всех част ных издательств и объединение издательского дела в государ ственном было бы новым шагом к опровинциаливанию жизни, к уничтожению остатков культуры… Новый опыт с издательст вами долженствует, очевидно, сделать мысли и мечты нищими, подстриженными, чтобы вслед за тем объединить их в одной газетной передовице, превратить лебедей в единую курицу…» Павлов, который даже в 30е гг. — годы Большого Террора — проявлял поразительную независимость, отвечая на анкету П. Витязева *, разосланную в 1921 г. выдающимся деятелям
* П. Витязев (Ферапонт Иванович Седенко; 1886—1938), один из круп
нейших книговедов, библиографов и книгоиздателей. Совершил в
1921 г. почти самоубийственную
нуя цензурные инстанции (на ней даже нет обязательного грифа
«Р. В. Ц.»), брошюру «Частные издательства в Советской России». Он
прямо и открыто заявляет в предисловии: «Борьба ведется слишком
неравная. У наших противников вся полнота власти, в их руках вся
повременная и периодическая печать. Все попытки автора выступить
легально в “дискуссионном порядке” не дали никаких положитель
ных результатов. И для него остался только один старый и уже не раз
испытанный путь—прибегнуть к помощи “вольного печатного стан
ка” и выпустить свою брошюру явочным порядком». Удивительно, но
такой поступок издателя обошелся тогда, видимо, безо всяких послед
ствий для него, но в той неразберихе, которая царила в «доглавлитов
ский» период нашей печати, он мог пройти еще незамеченным; о нем,
возможно, вспомнили спустя 17 лет, когда Витязев сидел под след
ствием на Лубянке. Брошюра Витязева — поразительный памятник
эпохи, ценнейший источник по истории советской цензуры того вре
мени. Он был активным участником издательства «Начатки знаний»,
владельцем интереснейшего издательства «Колос», и великолепно
разбирался, зная дело изнутри, в самой цензурной кухне. Он дает
полные характеристики всем крупным издательствам 1918—1921 гг.,
приводит массу сведений о цензурных притеснениях со стороны Го
сиздата и других инстанций, цитируя подлинные документы культуры и науки, писал: «Свободное по существу, щепетиль ное, животрепещущее дело облекания знаний, мыслей и чувство ваний человека… сосредоточить в сухо официальных, все шаб лонирующих руках государственного чиновничества — это плохо думать о высшей стороне человеческой натуры и желать подавить и задавить ее» [54].
Свою убежденность в «безудержном своеволии власти» Павлов высказал на торжественном заседании, посвященном 100летию со дня рождения И. М. Сеченова (26.12.1929 г.): «Мы живем под господством жестокого принципа: государство, власть — все. Личность обывателя — ничто. Жизнь, свобода, достоинство, убеждения, верования, привычки, возможность учиться, сред ства к жизни, пища, жилище, одежда — все это в руках государ ства. А у обывателя только беспрекословное повиновение… На таком фундаменте, господа, — заявил далее Павлов, — не толь ко нельзя построить культурное государство, но на нем не могло бы держаться долго какоето ни было государство. Без Иванов Михайловичей, с их чувством собственного достоинства и дол га, всякое государство обречено на гибель изнутри, несмотря ни на какие Днепрострои и Волховстрои. Потому что государство должно состоять не из машин, не из пчел и муравьев, а из пред ставителей высшего вида животного царства…» [53, с. 61].
2.10.1934 г., отвечая на приветствие АН СССР по случаю его 85летия, Павлов писал: «Что ни делаю, постоянно думаю, что служу этим, сколько позволяют мне мои силы, прежде всего моему отечеству, нашей российской науке. И это есть и сильней шее побуждение, и глубокое удовлетворение». Сегодня, спустя шестьдесят пять лет, эти строчки воспринимаются как автор ский эпиграф к описанию жизни и деятельности выдающегося ученого и патриота, все помыслы которого были нераздельно связаны с судьбой родной страны.
Однако вершиной гражданского мужества Павлова стало его письмо в СНК СССР, написанное спустя три недели после убий ства С. М. Кирова, 21.12.1934 г. Разъясняя в нем причины, по будившие его остаться в России, и свое отношение к «мировой революции», Павлов писал: «Мы жили и живем под неослабева ющим режимом террора и насилия. Если бы нашу обыватель скую действительность воспроизвести целиком без пропусков, со всеми ежедневными подробностями, — это была бы ужасающая картина, потрясающее впечатление от которой на настоящих людей едва ли бы значительно смягчилось, если рядом с ней поставить и другую нашу картину с чудесно как бы вновь выра стающими городами, Днепростроями, гигантами заводами и Краткий очерк жизни и деятельности И. П. Павлова 629 бесчисленными учеными и учебными заведениями. Когда пер вая картина заполняет мое внимание, я всего более вижу сход ства нашей жизни с жизнью древних азиатских деспотий. А у нас это называется республиками. Как это понимать? Пусть, может быть, это временно. Но надо помнить, что человеку, про исшедшему из зверя, легко падать, но трудно подниматься. Тем, которые злобно приговаривают к смерти массы себе подобных и с удовлетворением приводят это в исполнение, как и тем, насиль ственно приучаемым участвовать в этом, едва ли возможно ос таться существами, чувствующими и думающими человечно. И с другой стороны. Тем, которые превращены в забитых живот ных, едва ли возможно сделаться существами с чувством соб ственного человеческого достоинства. Когда я встречаюсь с но выми случаями из отрицательной полосы нашей жизни (а их легион), я терзаюсь ядовитым укором, что оставался и остаюсь среди нее. Не один же я так думаю и чувствую? Пощадите же родину и нас» [53, с. 60].