Шрифт:
Участвующие лица:
Иаков — военнопленный, сын Сталина от первой жены.
Его сестра, Светлана, дочь Сталина от второй жены.
Вольф — немецко-фашистский палач.
Немцы, солдаты, Сталин.
В маленькой конуре, в дырке, в норке — солома, шорох ли, или просто тьма — ничего нету — карцер, камера, палач? Лишь названия для плохой жизни, лишь мрак без стен, без пустот, без названий, только память о настоящем, только пыль в глаза — где же шелуха и орехи для маленького
Иаков. Стоп! Это сложный вопрос… Где мои часы, которые я покупал…
Солдаты. Вечная память часам твоим!!! Их убило также, как и нас…
Иаков. Врете, ребятки… Мои — часы… Часы потеряны во тьме времен. Часы больше не издают запаха. Я не могу больше чувствовать вкус ремешка, поглядывая на стрелки, застрявшие между обедом и завтраком… Я не знаю вас, ребята, наверное вы — живая история…
Солдаты. Мы любим тебя, мы здесь произносим твое имя непонятно чем. Мы все сплелись как один. Наши волосы прорастают в деревья. Но запомни — ничем не отличаемся мы от других, которые кашляли у себя в квартирах… Зато ты — наше последнее прибежище. Расскажи нам, что ты знаешь, Иаков!!!
Иаков. К черту, не знаю ни черта!.. Я — идиот, тупица, дурак, сволочь, что я вспомнил о часах своих, словно о вас… Я, наверное, не отбрасываю тени. Я все бешено плююсь, вместо слов, а когда надо ставить восклицательные знаки, то у меня не хватает живости. Сгиньте вы все к дьяволу — каждый решает сам. Ффу… Я остался тут наедине с тем вопросом, который занимает сейчас Моего Отца… Отче!!!
Вольф. Не хотите ли кофе, дружище?
Иаков. Вы будете загонять мне под ногти иголки?
Вольф. (смеется.) Конечно, мой миленький… (Серьезно) Нет, ты у нас — меченый на всю жизнь… Молись папе, и, может быть, ты спасешься…
Иаков. Мой папа покинул меня…
Вольф. Неужто? Впрочем, все папы обычно покидают своих сыновей, пользуясь старыми смертельными методами — протухая и гния в земле, как картошки… Они мерзкие — папы. Ваш, однако, мне симпатичен, поскольку хочет избавиться от вас другим способом.
Иаков. Почему вы беседуете со мной?
Вольф. Голубчик, мы раскусили вас, вы — Сталин, и никуда не уйдете от этого, как ни сейчас, так и ни потом; считайте, что вам повезло, потому что на могиле вас пометят красным крестом, чтобы не спутать с остальным товаром…
Иаков. Вы думаете, я — Сталин? Нет, нет, нет… Вы не поняли, я — просто, я — просто так, я — такой же, как и…
Вольф. Мертвые люди?!!! Ну да, вы — болван, но я вас полюбил, потому что имею право. Я напился крови довольно много, чтобы иметь право на существование, поэтому могу щегольнуть иной раз замечанием о том, о сем… К черту. Я просто пришел вас навестить, посмотреть на
Иаков. Я ничего не ощущаю, перестал все… Конура ли это, или земля, или мы беседуем в аду — не знаю, и вот вы все же вносите свой необходимый минус, который мне важен сейчас как плюс… Я вспомнил сейчас свои часы, вспомнил руку — я носил их на руке, солдаты говорят мне, что любят меня… Интересно, что они любят? И кто это любит? Как вы думаете, возможно ли что-то как раз без присутствия того, что обычно мы называли объективной реальностью и отражателем ее?
Вольф. Возможно, невозможно, — вы весело разыгрались словами. Я обманул вас — вы — не Сталин!..
Иаков. Да!! Я не Сталин…
Вольф. Вы не хотите держать свою линию в нашем спектакле… Все же вам не удастся цепляться за часы, как за соломинку… Слышите?!!! Я брошу в морду вам ваши часы…
Иаков. Вы — грубый…
Вольф. А вы уже обрадовались? Думали, будет нормальная нацистская сцена? Ха-ха… Какие часы, за кого вы меня принимаете… Мы здесь одни, и вообще одни, так стану я тут перед вами ломать свою обычную комедию… Это мы оставим для ваших друзей… Слышите?! Я хочу сделать из вас, хочу сделать из вас что-то, хочу сделать из вас что-то, чтобы убить… Я хочу сокрушить ваше существование… Я хочу убить вашего Отца в лице вас, понимаете?
Иаков. Вы — идиот… Вы думали, что я — такой глупый, что раскроюсь сейчас перед вами? Вы надеялись на мою простоту, ах, вы, тупица… Я даже вопросов моих вам не скажу, не то что ответов…
Вольф. Скучно мне было жить, зашел к вам… Но вы сейчас нормально сказали. О вопросах мы с вами и потолкуем. Времени у нас много…
Иаков. Я бы убил бы вас собственными руками…
Вольф. Удивили! Вы и себя хотели убить… Все же сплоховали. Эх! Кабы вы были не Сталин, вы были бы просто — хлам… Как и все. Да и я. Веры у меня нету совершенно, понимаете?
Иаков. У вас что, была когда-нибудь вера?
Вольф. Не знаю… Да, впрочем, нет… Вот вам хорошо — вы верите в своего отца…
Иаков. Я не верю. Я сомневаюсь.
Вольф. Прекрасно! Вы — счастливы… А у меня — сомнение было только точкой отсчета, необходимым нулем, которого не существует… Теперь я уже не сомневаюсь…
Иаков. Вы вечно скорбите?
Вольф. К черту! Скорбь — это вполне живое чувство, придуманное, как и все, чтобы отвлекать нас от… сами знаете чего.
Иаков. Догадываюсь по вашему внешнему виду.
Вольф. А я — по вашему. Что ж, будем дружить…
Солдаты. О, Иаков, Иаков!! Не дружи с ним — мы верим в тебя… Оправдай нас всех, забытых, словно иголки в стогу сена, и умри, как герой… Ведь ты Сын…
Иаков. Я — сын вполне человеческий… У меня нет папы.
Вольф. Правда, молодец, ты наконец стал сиять некоторым собственным цветом… Каждый человек — это цвет, в худшем случае оттенок, побеждающий бесцветие, к которому мы уже привыкли с вами, дорогой друг… Еще лучше — белый цвет, цвет, которого нет, но который в себе заключает…