Идеальная пара
Шрифт:
– Когда приедем в Лондон, – сказал он, – будь добра, напомни мне позвонить знакомому парню, венгру по имени Саботи, насчет копий кинофильмов. – Зачем соглашаться на 40 процентов, когда он может получить все? Создать резервный фонд фильмов из тех, которые использовались в армии для развлечения солдат, доставить их в Европу раньше Фрухтера, а потом, когда студии обнаружат, что везде показывают пиратские копии их лучших фильмов, договориться о возвращении им этих фильмов. Со всех сторон отличная сделка, сказал себе Куик. Но не стоит создавать себе репутацию человека, нарушающего обещания, даже у такого парня как Фрухтер. Сильвию он все же ему отдаст.
Куик открыл дверцу и сел рядом
– Ты что, не знаешь, когда надо остановиться? – рявкнул он. – Нашел занятие – унижать генералов!
Он вынул из кармана серебряную фляжку, хлебнул из нее, затем достал сигару и, протянув руку, поднял стекло, отделявшее место шофера от остального салона. Куик взглянул на Рэнди и покачал головой.
– Ты выглядишь просто ужасно, малыш. Расслабься. Нам надо поговорить.
Они сидели, окутанные дымом гаванской сигары Куика, в тепле отдельного кабинета в придорожной таверне, ожидая, пока им принесут еду. Запах свежего бекона с яйцами, жарящегося на настоящем масле, доносился из кухни; Марти Куик потягивал свой «Джонни Уокер», [94] а Брукс пил английский чай с двойной порцией рома в нем и тремя ложками сахара – неслыханная роскошь.
94
«Джонни Уокер» – фирменное название шотландского виски.
Все просто замечательно, думал про себя Рэнди. Сейчас ему бы еще горячую ванну, душистое мыло, большое теплое полотенце и кого-нибудь, кто потер бы ему спину. Он подумал об одном парне из военной полиции, который охранял его, и постарался представить себе его обнаженным в ванной, где пот струился бы у него по плечам и груди, пока он большим полотенцем вытирал бы спину Рэнди.
Он тряхнул головой. Глупо предаваться подобным фантазиям здесь, тем более в присутствии Марти Куика. Армейская жизнь почти довела Рэнди до нервного истощения – для него было настоящей пыткой проводить целые дни и ночи в окружении молодых людей, не зная, кто из них мог бы заинтересоваться более близкими отношениями со знаменитым артистом. Он догадывался, что среди них он мог бы кого-то выбрать еще на транспортном корабле по дороге сюда, но это была опасная, рискованная игра. Так что же изменилось? – спрашивал он себя. Чем отличается армия?
Опасность была частью удовольствия, была всегда, даже в прежние времена, когда он работал в стриптиз-баре, рассказывая анекдоты между выходами стриптизерш перед шишками из центра готового платья в их новенькой форме для гольфа, которые каждый вечер убегали от своих жен и детей в «Гроссинджерс» или «Конкорд». Время от времени ему случалось ошибаться и расплачиваться за это. Он помнил, как в мужском туалете придорожной закусочной возле Элленвилля его избил до полусмерти разозленный музыкант джаза, чье внимание Рэнди превратно истолковал. Марти замял это происшествие, как он делал это и прежде, и как стал бы делать вновь.
Во всем этом, подумал Рэнди, было нечто такое, чего никто не мог понять и, наверное, никогда не сможет: Марти с самого начала относился к нему как старший брат, еще тогда, когда они только вышли из подросткового возраста. Тогда Рэнди был тощим молодым еврейским комиком, отчаянно старавшимся заставить смеяться парней, которые пришли в бар с одной целью и только и ждали, пока им подадут выпивку, пока выйдет очередная стриптизерша, или пока освободится проститутка и сядет рядом за стойку. Марти был сильным, мускулистым парнем, которому в баре не требовался вышибала. Он не раз спасал Рэнди жизнь.
Рэнди закрыл глаза. Он не забыл,
95
Виндзорский узел – треугольный узел слабо затянутого широкого галстука.
В каждом баре, где работал Марти, всегда был свой букмекер, а в задней комнате играли в кости на деньги. Однажды, когда двое вооруженных громил попытались поживиться за счет игроков в баре Марти на Шипшэд-Бей, он выбил пистолеты у них из рук и потом избил их до полусмерти бейсбольной битой, которую всегда держал рядом с кассой. Больше никто не предпринимал таких попыток; пошли слухи, что он не только находится «под защитой», но к тому же и сумасшедший.
Любопытно, подумал Рэнди – это был как раз тот случай, когда он радовался, что он – комик, потому что по этому поводу оставалось только смеяться – вполне возможно, что он любил Марти Куика, и был единственным таким человеком, может быть, за исключением лишь матери Марти, хотя он не мог с уверенностью утверждать это, поскольку Марти никогда о ней не упоминал. Еще удивительнее и забавнее было то, что Марти тоже, вероятно, любил его. Рэнди добавил еще рома в свою чашку.
– Когда ты начал пить? – спросил Куик.
– Когда нас везли сюда, на корабле. Ночью корабль, шедший впереди нас, был торпедирован. Я стоял на палубе и слышал крики людей, взывавших о помощи… Но мы не остановились. И я молил Бога, чтобы мы не останавливались, Марти. Мне было страшно представить себе, что мы можем стать следующей жертвой.
Он замолчал. Иногда поздно ночью, когда он был один, он по-прежнему слышал эти крики. Он презирал себя за свой страх, за трусость, которая заставляла его молиться, чтобы корабль не замедлял ход и не останавливался, за то, что он все еще был жив и рассказывал свои шутки, а те люди в воде погибли.
Одно дело быть смешным, когда у тебя тошно на душе – черт, говорил он себе, все комедианты чувствуют себя дерьмово, и многие не без причины, потому что они сами – дерьмо! – но нужно иметь определенное мужество, чтобы быть смешным, когда гибнет остальная часть мира. Какой бы скверной жизнь ни была, он никогда не тянулся к выпивке, помня, что сталось с его отцом. Он был известным кантором в синагоге в Ист-Сайде, а скатился до роли клерка в ломбарде в Восточном Гарлеме, дешево скупая краденые вещи у черных для обогащения кучки итальянских гангстеров, и потащил на дно всю свою семью.
Рэнди размешал ром в чашке с чаем и с удовольствием выпил, говоря себе, что, может быть, его отец – которого он презирал – все же был прав. Человеку нужно какое-то средство, чтобы не заплакать и не сломаться при виде такого количества боли и смертей.
Он ездил по госпиталям и выступал перед ранеными – молодыми парнями с обожженными руками и лицами, ампутированными ногами, простреленными животами – стараясь заставить их смеяться и удивляясь, как легко это было сделать, и видя, с каким благоговением они смотрят на него, большую звезду. На обратном пути после этих концертов ему было просто необходимо выпить виски, чтобы не вспоминать запахи, окровавленные бинты, изуродованные лица.