Идеальная пара
Шрифт:
Фелисия оглянулась назад и в ужасе вздрогнула. Через три ряда от нее у прохода сидели двое мужчин в форме армии США: один был с погонами офицера, а другой был в полевой форме американского солдата, и они оба изо всех сил аплодировали Робби.
Даже в темноте невозможно было не заметить, что лицо офицера поразительно походило на Ричарда, каким его изобразил Робби.
Но не появление Марти Куика заставило Фелисию задрожать. Рядом с ним с выражением благоговейного страха на лице, с рыжими вьющимися, как прежде, волосами, сидел Рэнди Брукс.
Боясь задержаться хоть на минуту, она пробралась к проходу и под покровом темноты выбежала из зала, оставив
– Я никогда не видел ничего подобного, – дрогнувшим голосом сказал Брукс, все еще продолжая дрожать после сцены смерти Ричарда. Никогда в жизни он не видел ничего более жуткого ни на сцене, ни в кино. Каким-то образом Робби научился старому трюку фокусников, когда ты видишь, как меч входит в тело жертвы, и его острие, покрытое кровью, появляется с противоположной стороны. Как все хорошие трюки, он был сопряжен с риском, к тому же фокусникам не приходилось выполнять его в пылу сценического сражения. Рэнди видел этот фокус сотни раз на эстраде, но все равно непроизвольно вскрикнул от страха и зажал рот рукой, когда увидел, как меч вошел в грудь Робби, а его острие, пробив доспехи на спине, появилось снаружи, и кровь брызнула на сцену.
Робби закатил глаза, рот у него открылся, рука вцепилась в клинок, будто его жизнь зависела от того, сможет ли он вытащить меч из раны, потом он издал крик, не страха или боли, а крик мучительного разочарования, крик глубокой, искренней тоски.
Надломленный, как мученик, он упал на колени, слабо дергая меч, а кровь струилась у него между пальцами, потом он невидящим взглядом посмотрел на публику, и отвратительная усмешка появилась у него на губах, будто он хотел сказать: «Ричард убил бы вас всех, если бы мог!», и, упав вперед, сполз по наклону сцены, гремя доспехами, прямо к рампе; его торс и голова свесились со сцены, а корона, свалившись с головы, со звоном покатилась в оркестровую яму.
Рэнди до крови закусил губы. Даже Марти был поражен ужасом.
Его обычно красное лицо было бледно как мел. Рэнди показалось, что он может потерять сознание.
– Ты в порядке? – спросил он, повышая голос над громом аплодисментов.
Марти кивнул.
– В порядке, – ответил он, хотя по его виду этого было нельзя сказать.
Он продолжал молчать, пока они шли за кулисы и поднимались по узкой металлической лестнице в гримуборную Вейна, путь к которой загораживала целая толпа поклонников. Настроение было праздничное, хотя и несколько благоговейно подавленное, как будто каждый ощущал, что прикоснулся к чему-то великому, стал свидетелем момента в истории театра, о котором будут помнить всегда.
Марти постоял немного в конце толпы, которая заполняла коридор, будто хотел перевести дух. Он прислонился к железным перилам лестницы и посмотрел вниз, на сцену, словно то, что он видел там, по-прежнему преследовало его.
– Я никогда в жизни такого не видел, – тихо сказал он.
– Я тоже.
– Он величайший в мире актер.
– Возможно.
– Никаких «возможно». Это факт. Никаких сомнений. И он принадлежит мне.
– Как ты это себе представляешь, Марти?
– Он должен мне четыреста тысяч долларов, верно? Он должен будет сделать то, что я ему скажу, либо вернуть деньги, верно?
– Может быть, Робби посмотрит на это несколько иначе. Он уже не тот парень, что играл Ромео. Он не позволит, чтобы им помыкали, как раньше, – сказал Брукс. – Я уверен – больше не позволит.
Куик, все еще находясь под впечатлением увиденного, кажется, не спешил заходить в гримерную.
– Я
– Это всего лишь трюк, Марти. Ты же видел, как его делают фокусники.
– Меня испугало его лицо, а не трюк. Забавно, но, знаешь, каждому снятся кошмары о смерти. Но что по-настоящему странно, так это то, что меня во сне всегда терзает страх быть заколотым.
– Мне кажется, мало кому понравилась бы идея быть заколотым, Марти.
– Однажды в Кони-Айленде я видел, как в драке закололи ножом одного парня; мне тогда было четырнадцать лет. Я помню, как я подумал тогда: «Боже, я не хочу умереть такой смертью!» Я навсегда это запомнил.
– Вероятность того, что ты погибнешь от ножа, Марти, один шанс из тысячи.
– Если мне суждено умереть, я хотел бы умереть в постели с девчонкой. – Он тряхнул головой как боксер, приходящий в себя после удара. – Боже, я не знаю, что на меня нашло сегодня. – Он вынул сигару, откусил кончик и закурил. – Пойдем к Робби.
Он беспардонно начал проталкиваться сквозь толпу, раздвигая всех локтями и наступая людям на ноги, пока не пробрался в комнату. Рэнди шел за ним следом. Вейн сидел у стола с бокалом шампанского в руке и озабоченным выражением на лице, которое было заметно даже под наполовину снятым гримом. Время от времени он поглядывал на дверь, будто ждал кого-то.
Рэнди и Марти Куик стояли как раз за первым рядом его поклонников, и когда Робби взглянул в их сторону, Рэнди понял, что кого бы Робби ни ждал с таким напряженным беспокойством, это был не он.
Может быть, Лисию, подумал он. Он не видел ее среди зрителей – он внимательно разглядывал публику в антрактах, – не было ее и сейчас. Была ли Фелисия, или кто-то другой тем человеком, чье отсутствие так расстраивало Робби? Рэнди по-прежнему хотел, что этим человеком был он, как он мечтал об этом в Беверли-Хиллз целую вечность тому назад.
Он проклинал себя за то, что позволил Марти затащить себя сюда. Как бы болезненно ни было расставание с Робби, как бы ни было трудно находиться с ним в одной стране, где их разделяло не такое уж большое расстояние, Рэнди заставлял себя держаться подальше от Вейна и даже не писать ему. Со стороны он наблюдал за жизнью Робби с таким повышенным интересом, что даже ему самому это казалось неестественным, но он ничего не мог с собой поделать. Это было настоящее наваждение, заставившее его разыскать портного Робби и заказать у него точно такой же костюм, и купить у «Герберта Джонсона» одну из фирменных шляп Вейна. Приезжая в Лондон на побывку, Рэнди часто одевался точно как Робби – лихо сдвинутая на ухо шляпа, двубортный костюм, замшевые туфли, наброшенное на плечи пальто – сходство усиливалось еще тем, что они были примерно одного роста и одинаковой комплекции. Он научился подражать походке Робби, его привычке засовывать руки в карманы пиджака, так что видны были только большие пальцы, его прямой постановке корпуса, почти военной выправке, появившейся, без сомнения, в результате строгого воспитания в детстве и последующей учебы в театральном колледже, где он учился играть героев и генералов. Рэнди так искусно подражал Робби, что время от времени – в темноте, во всяком случае – люди действительно принимали его за Робби, но он по-прежнему продолжал это делать, будто единственный способ быть ближе к человеку, которого он любил, заключался в том, чтобы внешне походить на него. Их жизни соприкоснулись лишь на краткий миг, но цена этого мига была ужасна.