Идеальная жизнь
Шрифт:
— Не очень. В семнадцать лет я поступила в Калифорнийский университет.
Я замолчала, размышляя над тем, скольких лишних объяснений до сих пор избегала. И хотя Алекс открыл мне правду о своей семье, я ему собственных тайн еще не доверила. За минувшие недели я сотни раз хотела ему все рассказать, но меня останавливали две вещи: во-первых, не было подходящего момента; во-вторых, я продолжала бояться, что отпугну его.
Солнце проглядывало сквозь небольшие, размером с монетку, листья дерева, под которым мы сидели, и отбрасывало кружевную тень на ногу Алекса. Если я все ему расскажу, он убежит
— Алекс… — нерешительно начала я. — Помнишь, я говорила тебе, что у моих родителей была пекарня?
Это единственное, что я ему рассказывала, когда он расспрашивал обо мне. Единственную безопасную деталь, которую я могла сообщить. Алекс кивнул, подняв лицо к солнцу.
— Ты помогала готовить меренгу, — сказал он.
Я сглотнула.
— А еще я помогала маме подняться с пола каждый раз, когда она находилась в отключке. — Я не сводила глаз с лица Алекса, чтобы точно знать, какое впечатление производят на него мои слова. — Она была алкоголичка, — продолжала я, — южная красавица до кончиков ногтей, но алкоголичка.
Он смотрел прямо на меня, но я не могла ничего прочесть по его лицу.
— А твой отец?
Я пожала плечами.
— Он велел мне о ней заботиться.
Его рука медленно приблизилась к моей щеке, его прикосновение было даже горячее моего стыда.
— Зачем ты мне об этом рассказываешь?
— А ты зачем мне о себе рассказал? — прошептала я.
Алекс заключил меня в объятия и так крепко прижал к себе, что наши сердцебиения слились в одно.
— Потому что мы два сапога пара, — сказал он. — Ты создана для того, чтобы заботиться обо мне, а я стану заботиться о тебе.
Сначала я противилась этой мысли, но потом погрузилась в утешение, которое он предлагал. Было приятно хотя бы ненадолго почувствовать чью-то заботу. Было приятно, когда тебя защищают, и самой все оберегать.
Услышав раскаты грома, мы быстро сели. На небе не было ни облачка. Неожиданно рядом с нами материализовался Джума с биноклем.
— Вон там, — показал он пальцем туда, где на горизонте образовалось серое облако во плоти и крови.
Слоны двигались с ленцой, один тяжелый шаг перетекал в другой. Их шкуры выглядели древнее, чем пергамент, их уставшие глаза моргали от пыли. Время от времени один из слонов поднимал хобот и ревел — высокий трубный звук размером в две четверти.
Несколько минут спустя появилась группа жирафов. Их уши, казалось, едва не касались низких белых облаков. Я слышала, как Алекс затаил дыхание, когда один жираф отделился от стада и зашагал в нашу сторону. Его ноги чуть сгибались в коленях и выпрямлялись, издали напоминая ходули. Он был цвета карибского песка, с пятнами на спине и боках. Жираф потянулся к растущему над нами дереву и начал срывать с него листья.
Слоны стали трубить энергичнее и выстраиваться, как для канкана. Жирафы на своих ногах-ходулях пересекли долину. Когда остался только шелест травы, я безошибочно различила рев льва.
Он двигался с ленивой грацией победителя, и его грива топорщилась
Львы остановились лишь на секунду, почуяв наш запах. Они медленно пересекали равнину, теперь уже рядом. Интересно, а эти животные связаны на всю жизнь? Но вот воздух, казалось, раздвинулся, и они исчезли так же тихо, как и появились. Мгновение я смотрела на место, где они стояли, пытаясь представить, как такие прекрасные создания могут быть столь жестокими.
— Давай останемся здесь, — негромко предложил Алекс, — построим хижину на краю долины и будем смотреть, как у нас на заднем дворе бегают львы.
Я улыбнулась.
— Давай, — согласилась я. — А своего «Оскара» получишь по спутниковой связи.
Мы сложили одеяло и забрались в машину. Нога Алекса прижималась к моей ноге. Джума завел мотор, и, подскакивая на колдобинах, мы поехали домой.
На съемочной площадке Джон оставил для нас джип и корзинку для пикника с жареным цыпленком и свежим хлебом. Мы с Алексом полчаса сидели в молчании у палатки, глядя, как заходящее солнце тает за воротом наших рубашек и нагревает землю между нами. Стояло начало сентября, невыносимая жара.
— Знаешь, чего мне не хватает? — спросила я. — Почему я скучаю по родине?
Алекс покачал головой.
— Мне не хватает смены времен года. Не хватает снега.
Я закрыла глаза, пытаясь в этой удушающей жаре представить свои синеющие от холода пальцы и ресницы, на которые падают первые снежинки.
— Один из моих домов находится в Колорадо, — сказал Алекс. — Возле Аспена. Поедем туда зимой. Я повезу тебя посмотреть на снег.
Я повернулась к нему. Неужели мы будем вместе этой зимой? Мысленно я вернулась ко льву, молча бредущему по колючей траве, за которым следует его львица.
— Да, мне бы хотелось поехать.
Я знала, что он тоже думает о львах, о других животных, под ногами которых содрогалась земля. Когда солнце закатилось за край далеких холмов, Алекс нагнулся и поцеловал меня.
Совсем не так, как раньше, — никакой нежности, никакого спокойствия, никакого смакования. Он страстно прижался ко мне губами, навалился на меня всем телом — дико, примитивно, запретно. Он расстегнул на мне рубашку и просунул под нее руку. Провел ладонью по бюстгальтеру, сжал грудь.
— Все в порядке? — прошептал он.
Я знала, что к этому все идет; знала с той минуты, как он распрощался со мной у двери гостиницы в первый вечер. И хотя у меня не хватало опыта, как он мог бы ожидать, хотя я не владела ни хитростями, ни уловками, как другие женщины, остановить его я уже не могла, как не могла заставить свою кровь течь в обратном направлении.
Я кивнула и ощутила, как он снимает через голову рубашку, при этом одна его рука оставалась на моем теле, поглаживала мою спину, расстегивала лифчик, убирала волосы с лица. Он поднял меня на руки, понес в палатку и уложил на узкую койку. Опустившись на колени на голый деревянный пол, он снял с меня кроссовки и носки, потом стянул с меня шорты и белье.