Идеальная жизнь
Шрифт:
— Поверить не могу, что ты меня проверял, — сказала я.
Алекс хмыкнул.
— Да, я тебе не доверяю, — признался он.
Голая правда его признания остудила мою злость, сказалось напряжение целой недели неизвестности. Мои глаза наполнились слезами. Не такой вечер я себе представляла! Не будет позднего ужина в постели, не будет простых прикосновений, не будет пьянящего восторга от новой жизни, которую мы создали. Я не сводила глаз с мужа и не понимала, что произошло с человеком, которого я знала.
Как
— В чем дело, pichouette? — струящимся, как шелк, голосом спросил он. — Вернулась из постели другого? Которого подцепила в Чикаго? Или ты просто бродила по улицам, упиваясь неделей своей славы, и переживала: а вдруг неудача заразна?
В его словах я слышала, как сильно он себя ненавидит, и, продолжая качать головой, протягивала к нему руки, предлагая себя, — единственное, что у меня было. Алекс схватил меня за запястье и ударил кулаком в бок. Грудь его тяжело вздымалась. Я не шевелилась, даже дышать перестала. Просто не могла поверить, что все это происходит со мной. «Нет», — подумала я, но больше слов не было.
Когда он оттолкнул меня, я ударилась об угол книжной полки, упала на пол, и на меня посыпался дождь из книг в твердом переплете и стеклянных пресс-папье. Я начала отползать назад, пытаясь увернуться, но он ударил меня ногой прямо в живот. Я перевернулась на бок, закрыла лицо руками и постаралась сжаться в комочек — стать такой маленькой, чтобы Алекс меня не заметил. Такой маленькой, чтобы я могла себя забыть.
Я поняла, что все закончилось, только потому, что услышала рыдания Алекса над моим пульсирующим от боли телом. Он коснулся моего плеча, и — Боже, помоги мне! — я повернулась к нему, спрятала лицо на его вздымающейся от рыданий груди, ища утешения у человека, которому причинила боль. А он баюкал меня на коленях и шептал слова извинения.
Когда внутри меня уже ничего не осталось, Алекс встал и пошел в ванную. Вернулся с махровым полотенцем и вытер мне лицо, нос, шею. Укутал меня одеялом и присел на край постели. Он заговорил, только когда решил, что я заснула.
— Я не хотел, — пробормотал он хриплым, срывающимся голосом.
Он снова зарыдал, а потом пошел в гостиную и ударил кулаком в стену.
Когда вчера открылось кровотечение, я уверила себя, что это всего лишь пошли месячные, крепко зажмурилась и шептала это, как мантру, пока сама в нее не поверила. Наверное, так и было: я ничего не знала о выкидыше, да и болело у меня не сильно — хотя, возможно, было больно, но я словно окаменела.
Я лишь один раз, глубокой ночью, позволила себе подумать, что могла носить под сердцем ребенка. И решила Алексу ничего не говорить. Да и зачем? Он и так чувствовал себя отвратительно. Когда он проснулся, то сразу приподнял одеяло и посмотрел на синяки на моих руках и фиолетовую гематому у меня на животе.
— Не надо, — негромко попросила я, касаясь его щеки, и смотрела, как он идет в студию под грузом собственной вины.
Сейчас он снова был дома, мы собирались идти на премьеру. Я повернулась к
Утром я убрала упавшие книги и пресс-папье, но у меня перед глазами они по-прежнему валялись на паркете. Не думая ни о чем, я опустилась на мягкий диван, взяла пульт и включила телевизор. На экране возникли два животных-уродца — показывали мультфильм. Один колотил другого наковальней по голове. Второй улыбался, а потом его тело треснуло и рассыпалось, остался один скелет.
«Везде так», — подумала я.
Через несколько минут Алекс вошел в комнату и сел рядом. Поцеловал меня так нежно, что я представила, что мое сердце, как мультяшное животное, рассыпается на части и остается только ноющая сердцевина.
— Ты со мной пойдешь? — спросил он.
Я кивнула. Если Алекс пожелает, я буду ходить по горячим углям и изрыгать пламя. Душу за него отдам. Я любила его.
Это трудно понять, но я верила, что больше подобное не повторится, потому что считала: отчасти вина лежит и на мне. Мой долг — сделать Алекса счастливым, именно в этом я поклялась чуть больше года назад. Но я поступила неправильно, что-то в моем поведении вывело его из равновесия, он сорвался. Я непременно выясню, почему он рассердился, чтобы больше не приносить ему огорчений, не доводить до подобных сцен.
Алекс отвел меня в спальню и помог натянуть узкое черное платье с голыми плечами, закрывающее все остальное мое тело от шеи до пят.
— Прекрасно выглядишь, — сказал он, подводя меня к зеркалу.
Я уставилась на свои босые ноги, на судорожно сжатые руки, потом посмотрела Алексу в глаза, которые до сих пор были как у раненого животного. Платье полностью скрывало синяки на моем теле.
— Да, — согласилась я. — Красиво.
Мы прибыли на премьеру в череде еще двадцати машин с личными водителями и теперь ожидали, пока доберемся до места, где все выходят из автомобилей. Поклонники и папарацци выстроились плотным коридором у дверей кинотеатра, а несколько репортеров даже вылезли на бордюр, чтобы их камеры могли зафиксировать момент, когда знаменитости выходят из машин.
Ничего нового, мы с Алексом за минувший год побывали на многих премьерах. Он первым вышел из машины — высокий, потрясающе красивый, в накрахмаленной белой рубашке с галстуком. Помахал толпе. На солнце блеснуло обручальное кольцо, и яркий луч на мгновение ослепил меня. Потом он помог мне выйти из машины и повел, придерживая за талию и положив руку чуть ниже на бедро, чтобы не причинять боль.
Обычная практика — на пару секунд остановиться, словно правящие король и королева, чтобы собравшиеся смогли сфотографировать, поприветствовать и хорошенько рассмотреть знаменитостей. Рядом со мной девушка, телевизионный репортер, перекрывая шум толпы, произнесла имя Алекса.
— А вот и Алекс Риверс со своей женой Кассандрой! Поговаривают, что новый фильм Алекса Риверса «Антоний и Клеопатра» в плачевном состоянии! — кричала она. — Но, видимо, его поклонники не сомневаются: какие бы трудности ни возникали при создании картины, Алекс найдет способ их преодолеть! — Она бросила многозначительный взгляд через плечо, чтобы оператор не забыл снять и ее крупным планом. — Похоже, все, чего ни коснется Алекс Риверс, — продолжала она, — превращается в золото!