Идеальный любовник
Шрифт:
О'Тул опустил ее на ковер и уставился на нее:
— Ты действительно почувствовала потребность пойти туда?
— Мне хотелось помолиться за ребенка и за твою безопасность, потому что ты вышел в море в шторм.
— Это все твои капризы. Не существует нашего личного Бога, чтобы присматривать за нами и оберегать нас от беды, Эмерелд. Враги научили меня полагаться на самого себя, и я пытался научить этому и тебя.
— Священник сердится на тебя за то, что ты ни разу не заходил в церковь после возвращения домой.
— Что тебе сказал отец Фитц?
Эмерелд
— Скажи мне.
— Отец Фитц сказал, что твоя душа почернела от грехов, а ты не выказываешь раскаяния.
Шон резко рассмеялся:
— Он сказал правду. Что еще наговорил этот старик, размахивающий кадилом?
Эмерелд не стала повторять, в каких именно смертных грехах обвинил Шона священник, и не сказала, что, по его мнению, Богом Шона стала месть. Она испугалась, что он охотно признает, что все это правда. Эмерелд решила закрыть эту тему. Она привстала на цыпочки и прижалась губами к его губам.
— Отец Фитц велел мне использовать свое влияние на тебя.
— Ты это и делаешь, каждый день и каждую ночь. — Его голос сразу стал хриплым.
— Ну, конечно, я на тебя влияю. Особенно это касается твоих книг.
Шон улыбнулся ей и взял две книги с ночного столика. Одной была “Ад” Данте, а другой — “Государь” Никколо Макиавелли.
Шон решительно отложил их и взял ту, что читала Эмерелд. Это оказался “Декамерон”.
— Мгм, Боккаччо. Почему ты не используешь свое влияние, читая мне вслух?
О'Тул сбросил подушки с кровати на ковер у камина и стал раздеваться. Эмерелд сняла платье и прикрыла наготу мягким шерстяным халатом, не утруждая себя надеванием ночной рубашки. Потом взяла книгу и опустилась на ковер около уютно горящего пламени. Обнаженный Шон улегся рядом с ней, оперевшись подбородком на свой могучий кулак, а его темные глаза скользили по ее телу.
Эмерелд начала было читать, но великолепное мужское тело, распростертое рядом с ней, притягивало взгляд, уводя его от страницы. Огонь камина освещал его подтянутый живот, длинный гибкий торс, мускулистую грудь и широкие плечи.
Она вернулась к книге и прочла еще несколько абзацев. Боккаччо изощренно и откровенно описывал любовную игру. Уголком глаза Эмерелд видела фаллос Шона, замерший на бедре, как напряженный и готовый к прыжку зверь. Наконец Эмерелд отбросила книгу и зачарованно смотрела, как он начал расти, покачиваясь и чуть подрагивая, прося, дразня, посмеиваясь над ней и бросая ей вызов, приглашая присоединиться к нему в предстоящий игре.
Ее захватило желание прикоснуться к нему и попробовать на вкус. Ее рукам не терпелось ощутить его горячую тяжесть, ее пальцы дрожали от желания почувствовать его твердость, а губам так хотелось поцеловать мягкую, бархатную головку, ставшую карминной в отсветах пламени камина. Шон смотрел на нее глазами хищника-самца, лишь подчеркивающими его соблазнительную мужественность. Он знал, чего она хочет.
— Давай, — пригласил он.
Эмерелд видела, как бьется жилка у него на шее, потом ее взгляд скользнул вниз по гибкому, крепкому телу к мощному напряженному пенису. Она встала на колени подле него и обхватила нежными руками весь член, ее губы ласково, бархатно прошлись по нему, потом она слегка подула на него, пока Шон не начал дрожать.
— Встань на колени.
Он быстро выдохнул и выполнил ее просьбу — его член оказался возле ее прекрасных губ. Язык Эмерелд тут же приступил к работе, сначала едва касаясь нежной кожи, а потом все смелее вылизывая вздрагивающую плоть. Удерживая обеими руками свою прекрасную добычу, она открыла рот, и его пенис погрузился в горячую, темную глубину. Эмерелд посасывала его, облизывала, покусывала, мурлыча, как кошка, и Шон не мог больше сдерживаться.
Он старался удержать себя, чтобы продлить блаженство, но Эмерелд сводила его с ума, и его самообладание разлетелось на тысячу мелких осколков. Она почувствовала на языке первые перламутровые капли его семени, Шон выгнулся дугой в содроганиях оргазма, и горячая струя брызнула ему на живот. Эмерелд распахнула полы халата и прижалась грудью к его крепкому телу, вдыхая мускусный аромат.
Шон склонился, чтобы доставить наслаждение и ей, но, едва его рука тронула ее промежность, как Эмерелд застонала в экстазе.
— Моя маленькая красавица, ты так щедро одариваешь меня.
Они лежали у камина, не в силах разомкнуть объятия. Наконец Эмерелд шевельнулась, прерывая сонное оцепенение.
— У меня тоже есть для тебя подарок, но прежде позволь мне искупать тебя.
— Если хочешь, — пробормотала она, касаясь его щеки.
— Я хочу. — Шон подхватил ее на руки и отнес в ванную комнату.
Теплая вода оказалась восхитительной. О'Тул держал ее у себя на коленях, нежно намыливал, восхищаясь атласной мягкостью ее кожи.
— Я счастлив, когда ты рядом со мной. У тебя самая соблазнительная спина на свете.
Эмерелд улыбнулась:
— Чего не скажешь сейчас о моем животе.
Его руки накрыли ее налитые груди.
— Это неправда, красавица. Я не могу дождаться, когда вытру тебя и умащу твою шелковистую кожу розовым маслом.
— Я тоже не могу дождаться, — призналась молодая женщина.
Шон завернул ее в банную простыню и отнес обратно к огню. С бесконечной нежностью и терпением он вытер ее нагретым полотенцем и согрел масло для массажа. Когда Шон закончил ее массировать, Эмерелд лениво погладила его по щеке.
— Это самый прекрасный подарок, который я когда-либо получала.
Шон довольно усмехнулся:
— Это не подарок.
Он поднялся на ноги и подошел к своему ночному столику, выдвинул ящик, вернулся и встал перед ней на колени.
— Вот он. — Бархатная коробочка легла в руки Эмерелд.
Она медленно открыла крышку и задохнулась от восхищения при виде великолепных украшений.
— Изумруды! — потрясение выдохнула Эмерелд. Пламя камина зажгло драгоценные камни зеленым огнем.