Идентификация
Шрифт:
Джеймс быстро заморгал, будто удерживая слезы.
– Я даже куплю эти отвратительные сосиски, которые ты любишь. Как они называются?
– Килбаса [4] .
– Фу. Пожарю эту килбасу на гриле, и зефир пожарим, а если будешь умницей, я захвачу шоколада и сладких крекеров.
– Не могу, – прошептала я, чувствуя себя разбитой на тысячу острых, зазубренных осколков. – Слишком больно. Не могу больше, Джеймс!
Он вздрогнул и нажал на тормоз, остановившись на обочине почти заброшенной дороги. Я уже тряслась,
4
Так в США называют полукопченую колбасу по украинскому или польскому рецепту, вроде краковской.
– Поплачь, – сказал он срывающимся голосом.
И я заплакала. Уткнувшись в его футболку, я проклинала Программу и весь мир. Я кричала на Брэйди и моих друзей, называя их трусами за то, что бросили нас. Я не понимаю, почему они разрушили нам жизнь, так ужасно распорядившись своей. Я кричала, пока слова не слились в неразборчивое бормотание, прерываемое вскриками. Словами не опишешь горечь утраты.
Минут через двадцать я тихо всхлипывала, обессилев и цепляясь за футболку Джеймса. Он ни разу не разжал объятий, ни разу не перебил. Когда я выплакалась, он поцеловал меня в макушку.
– Легче? – тихо спросил он.
Я кивнула и села прямо. Лицо опухло от слез. Джеймс стянул футболку, скомкал и принялся вытирать мне глаза и нос. Окинув меня взглядом, поправил волосы и подтер размазанную тушь. Привел меня в порядок, как всегда, а закончив, бросил футболку на заднее сиденье, уставился на руль и глубоко вздохнул. Я тоже вздохнула.
– Все будет хорошо, Слоун.
Я кивнула.
– Скажи это.
– Все будет хорошо, – повторила я, глядя на него. Джеймс улыбнулся, взял мою руку и поцеловал.
– Мы все переживем, – заверил он, глядя на дорогу. Будто убеждал не меня, а себя.
Когда машина тронулась, я со страхом взглянула в зеркало. Глаза покраснели, но не очень заметно. Нам придется поездить еще немного, пока это не пройдет. Нельзя, чтобы родители заметили, что я плакала.
– Джеймс Мерфи, – сказала я, глядя, как солнце садится за горизонт. – Я тебя безумно люблю.
– Знаю, – серьезно ответил он. – Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Есть только ты и я, Слоун. Только мы. И так будет всегда.
Мать стояла на крыльце, когда Джеймс остановил отцовскую машину у нашего дома. Она выдохнула, прижав ладонь к груди, будто уже считала меня мертвой, потому что я вернулась на два часа позже и не позвонила. Мне не хотелось выходить из машины и вообще разговаривать с матерью.
– Слушай, – легко начал Джеймс. – Скажи ей, что я пытался учить тебя плавать. Она оценит.
– Да? Может, лучше наплести, что ты пытался меня раздеть на заднем сиденье машины?
Он пожал плечами:
– Ну, если она настолько любопытна…
Я засмеялась и быстро поцеловала его в губы. Мне никогда не научиться плавать. Не только из-за животного страха, с которым я теперь живу, но еще и потому, что в детстве плавать учился мой брат,
Я отодвинулась от Джеймса и сразу погрустнела.
– Спокойной ночи, Слоун, – прошептал он.
Я кивнула, уже скучая по нему, и выбралась из машины.
– Почему это Джеймс без рубашки? – первым делом спросила мать. Я широко улыбнулась.
– Он меня плавать учил, – отозвалась я, поднимаясь на крыльцо и глядя себе под ноги.
– А, ну, это дело, – уступила мать. – Но вообще-то, дочка, я волнуюсь. Звонили из школы, сказали, что ты отпросилась на психотерапию, но когда ты не вернулась домой вовремя…
Мне хотелось, чтобы она от меня отстала – Программа с нас и так глаз не спускает. Меня подмывало крикнуть, что я не выдержу такого давления. Однако резкость только ухудшит дело, поэтому я весело улыбалась.
– Прости, что я не позвонила, – отозвалась я. – После терапии меня встретил Джеймс, и мы решили поехать на реку. Такой прекрасный денек!
Мать посмотрела в небо, будто проверяя погоду, и снисходительно потрепала меня по плечу.
– Ты права, – согласилась она. – Тебе надо развлекаться. Это очень хорошо – быть счастливой. – Она помрачнела. – Просто когда твой брат… Что, если ты… – Голос пресекся, и она не договорила.
– Все будет хорошо, – заученно сказала я. Столько раз я говорила матери эти слова – и столько раз слышала их от Джеймса… – Все будет просто замечательно.
На этом я открыла дверь и вошла в дом.
Глава 4
– Ну что, как школа? – спросил отец, когда я пригвоздила вилкой к тарелке свиную отбивную. Я посмотрела на него, давно усвоив порядок разговоров за ужином. У родителей измученные лица. Отец и мать смотрят на меня так, будто я их последняя надежда.
– Хорошо.
Мать улыбнулась, ободряюще глядя на отца. Обычно после этого разговор сворачивает на последние новости: на северо-западе самый высокий уровень самоубийств в стране – может, виной тому дождливый климат? Волна подростковых самоубийств захлестнула другие страны, там пристально изучают полезный опыт с целью внедрения Программы. А на закуску моя любимая тема: очередной ученый или врач заявляет, что лекарство найдено – фармацевтические компании, потерявшие огромные деньги после запрета антидепрессантов, никак не успокоятся.
Но сегодня я слишком подавлена, чтобы играть роль и поддерживать разговор. Возвращение Лейси, выпотрошенной, с промытыми мозгами, заставляет ненавидеть жизнь и еще больше скучать по подруге.
До знакомства с Миллером Лейси гуляла со всякой швалью, говоря, что плохие парни – ее любимый аромат. Как правило, они были старше, Программа им не грозила. Помню одного из них, Дрейка. Ему было двадцать, и он ездил на «Камаро», а нам было по шестнадцать. Лейси однажды пришла ко мне домой в темных очках, и мы быстро поднялись в мою комнату, пока мать ее не заметила. Лейси сняла очки, показав синяк под глазом и руку в ссадинах до самого плеча, и призналась, что Дрейк вытолкнул ее из машины на полной скорости.