Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1

Дружинин Петр Александрович

Но наиболее активным в проведении сталинского курса Жданов проявил себя в Ленинграде, куда 15 декабря 1934 г. он был назначен на должность 1-го секретаря обкома ВКП(б). Его тандем с начальником Ленинградского УНКВД Л. М. Заковским показал поистине выдающиеся результаты и оказался достойным наследником дел покойного Кирова. Ввиду того, что Жданов и Заковский успешно справились с репрессиями 1935–1936 гг., чем дали «другим республикам и областям образец беспощадного уничтожения и искоренения “замаскированных” оппозиционеров, шпионов и врагов» [166] , то непосредственно на них, а не на центральное руководство НКВД в Москве Сталин возложил подготовку и проведение массовых репрессий в Ленинграде в 1937–1938 гг.

166

Иванов В. А. Миссия Ордена… С. 123.

«Решения на проведение массовых операций 1937–1938 гг. в Ленинграде и области принимались Управлением НКВД в точном соответствии с указаниями НКВД СССР, а вот методы их выполнения полностью отражали сложившуюся годами местную практику реализации подобного рода мероприятий» [167] .

В результате усилий Заковского и Жданова «в период террора органами ОГПУ – НКВД было арестовано около 480 тыс. ленинградцев и жителей

области, из которых 56 тыс. были уничтожены» [168] ; число коммунистов в Ленинграде с 1934 по 1938 г. уменьшилось с 300 до 120 тыс. человек, причем абсолютное большинство лишенных партбилета были репрессированы [169] .

167

Там же. С. 135.

168

Иванов В. А. Репрессии против ленинградской интеллигенции в 1920–1940-е годы // VI World Congress for Central and East European Studies, 29 July – 3 Aug. 2000, Tampere, Finland: Divergences, Convergences, Uncertainties: Abstracts. [Helsinki, 2000]. P. 177.

169

«Ленинградское дело» / Сост. В. И. Демидов, В. А. Кутузов. Л., 1990. С. 41–42.

Особенной оговорки требует тот факт, что во время руководства Ленинградом Жданов манкировал участием в составе «особой тройки» НКВД. Эти внесудебные инстанции, на которых лежит огромное число приговоров времени Большого террора, были учреждены по указу от 31 июля 1937 г.; в состав «особой тройки» входили местный начальник НКВД (в качестве председателя), прокурор области и секретарь обкома ВКП(б). Так вот, Жданов, пользуясь положением секретаря ЦК ВКП(б), старался не брать на себя роль последней инстанции, а перекладывал эти обязанности на вторых секретарей: в состав первой «тройки», назначенной в тот же день, 31 июля 1937 г., приказом НКВД СССР, вошли Л. М. Заковский (председатель, начальник УНКВД; расстрелян в 1938 г.), Б. П. Позерн (прокурор области; расстрелян в 1939 г.) и П. И. Смородин (2-й секретарь обкома ВКП(б); расстрелян в 1939 г.). По сути, работа «троек» сводилась к машинальному утверждению готовых решений УНКВД. С августа 1937 по ноябрь 1938 г. здесь было арестовано 90 555 человек, из них 53 658 по политическим мотивам; из общего числа арестованных 44 479 человек были приговорены к высшей мере [170] .

170

Иванов В. А. Миссия Ордена. С. 202.

И хотя Жданов публично выступал в печати с осуждением репрессий, заявляя в 1936 г., что «массовые репрессии дискредитируют руководство», а последовавший Большой террор называл провокацией НКВД [171] , не с его ли согласия все это проводилось?

«Выполняя волю партии, А. А. Жданов со свойственной ему большевистской страстностью воодушевляет и мобилизует ленинградскую партийную организацию на разгром и выкорчевывание троцкистско-зиновьевских двурушников и предателей, еще теснее сплачивает ленинградских большевиков вокруг ЦК ВКП(б) и товарища Сталина» [172] .

171

Жданов Ю. А. Указ. соч. С. 364.

172

Андрей Александрович Жданов, 1896–1948. [М.], 1948. С. 6.

Причем в юрисдикцию Жданова входили не только Ленинград и Ленинградская область:

«До декабря 1936 г. в Карелии, до июня 1938 г. в Мурманской области, а до осени 1944 г. в Псковской и Новгородской областях руководство органами госбезопасности, милиции, суда и прокуратуры осуществлялось из Ленинграда. Все крупные репрессивные мероприятия на их территории в эти годы согласовывались с ОК ВКП(б), Леноблисполкомом и командованием ЛВО» [173] .

173

Иванов В. А. Механизм массовых репрессий в Советской России в конце 20-х – 40-х гг.: (На материалах Северо-Запада РСФСР) / Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук. СПб., 1998. С. 3.

Отдельного упоминания достоин тот факт, что с марта 1939 г. по декабрь 1941 г. в Ленинграде работал небезызвестный С. И. Огольцов – будущий первый заместитель министра госбезопасности СССР В. С. Абакумова. Он с 4 марта 1939 г. по 26 февраля 1941 г. был начальником УНКВД по Ленинграду, с 13 марта по 31 июля 1941 г. – заместителем начальника УНКГБ по Ленинградской области, а с августа по декабрь 1941 г. – заместителем начальника УНКВД по Ленинградской области.

Во время войны Жданов, по рассказам, стал сторониться подобных дел, да и вообще больше занимался работой как член Военного совета фронта, о чем вспоминали ответственные сотрудники УНКВД:

«Он стал нас избегать, подставляя вместо себя – пользуясь положением секретаря ЦК партии – Кузнецова, Штыкова и других. У нас, в УНКВД, мы его и не видели. Кузнецов бывал часто – чуть не каждый день заезжал за начальником управления Кубаткиным на обед» [174] .

А когда П. Н. Кубаткин, вообще очень активно трудившийся на вверенной ему ниве, докладывал лично Жданову компромат, то часто «Жданов никак не реагировал: распишется на информации – и все…» [175] .

174

«Ленинградское дело». С. 48. Петр Николаевич Кубаткин (1907–1950) занимал должность начальника УНКВД с 24 августа 1941 г. (был переведен по протекции Л. Берии с такой же должности из Москвы; в 1946 г. при помощи Кузнецова переведен в Москву; арестован по «ленинградскому делу», расстрелян).

175

Там же. С. 48.

В 1995 г. ленинградские историки В. И. Демидов и В. А. Кутузов заявили относительно участия Жданова в репрессиях, что

«среди тысяч имевших к нему отношение бумаг (включая материалы НКВД) ‹…› никто не обнаружил пока ждановских санкций и инициатив по политическому преследованию тех или иных конкретных граждан. Не попадались его автографы противоправного характера и опрошенным нами прокурорам и судьям, осуществлявшим реабилитацию жертв сталинского режима. Только что, наконец, мы получили и, можно считать, официальное заключение самых компетентных органов – прокуратуры Союза и КГБ СССР: “Документов о личной причастности А.А Жданова к репрессиям 30–50-х годов не обнаружено”. Он очень многое знал о репрессиях – факт, не боролся против них, а всемерно восхвалял политику Сталина –

тоже факт. Но назвать его даже одним из активнейших участников сталинского террора мы сегодня не можем» [176] .

176

Блокада рассекреченная. С. 138.

Затем они повторили: «Мы санкций и инициатив Жданова не обнаружили, хотя очень настойчиво их искали» [177] .

Однако, факт отсутствия доказательств – не доказательство отсутствия факта. Кроме того, должность Секретаря ЦК действительно являлась серьезной причиной – получая ежедневно положенные по должности телефонограммы и шифрограммы, пакеты документов Секретариата ЦК (Сталин согласовывал с ним очень многие серь-езные государственные, партийные и кадровые вопросы), Жданов был и без того перегружен.

177

Там же. С. 140.

Уже в военное время деятельность Жданова в Ленинграде не была публичной, а почти полное отсутствие его голоса в репродукторе объяснялось современниками тем обстоятельством, что война с Германией пошатнула позиции Жданова в глазах Сталина (поскольку Жданов якобы был сторонником Германии, то он старался не «высовываться», хотя это не очевидно [178] ). Такое мнение бытовало в военном и послевоенном Ленинграде; обладающая удивительной политической проницательностью О. М. Фрейденберг [179] писала в своем дневнике относительно отсутствия наместника власти в репродукторе: «Жданова совершенно не было слышно, потому что он был сторонником Германии против Англии, и со времени войны его держали на голосовой диэте» [180] .

178

Стоит оговориться, что сын Жданова Юрий Андреевич в своих воспоминаниях показывает это иначе: «В июне 1941 года Политбюро приняло решение о предоставлении очередного отпуска для лечения моему отцу. 19 июня отец приехал в Москву из Ленинграда и отправился к Сталину. Там он поделился своей тревогой: в немецком консульстве какая-то возня, уничтожают документы, вскоре все может начаться. Сталин на это: “Нам известно, что немцы планировали нападение на 15 мая. Теперь они завязли на Балканах. Немцы в этом году упустили наиболее выгодное для них время нападения. Скорее всего, это случится в сорок втором. Поезжайте отдыхать. Правда, тревожит то, что немцы не опубликовали в своей прессе опровержение ТАСС”. ‹…› Всей семьей мы отправились в Сочи. По дороге отец с тревогой говорил: “Успеем ли доехать”. 21 июня мы были на месте. Утром 22 мать вошла в мою комнату и сказала: “Война»”. Наступила новая эпоха. В Москву мы вернулись поздно, 25 июня. ‹…› Отец сразу же отправился к Сталину. Мы ждали его допоздна, он вернулся ночью. Вот его слова: «Пал Двинск. Горит Минск. Немцы наносят свой главный удар на Ленинград. Настроение Сталина тяжелое: “Мы не сберегли завещанное нам Лениным… Немедленно отправляйтесь в Питер”» (Жданов Ю. А. Указ. соч. С. 157–158).

179

Фрейденберг Ольга Михайловна (1890–1955) – филолог-классик, профессор ЛГУ. Родилась в Одессе в семье изобретателя автоматического телефона и наборной буквоотливной машины М. Ф. Фрейденберга и А. О. Пастернак, двоюродная сестра Б. Л. Пастернака. В 1908 г. закончила с серебряной медалью частную женскую гимназию Е. М. Гедда в Петербурге, на Высшие женские курсы не могла поступить из-за процентной нормы; занималась самообразованием, путешествовала, с началом Первой мировой войны стала сестрой милосердия; в 1917 г. поступила вольнослушательницей на Классическое отделение ФОН Петроградского университета, в 1919 г. зачислена в действительные студенты; окончила университет в 1923 г. (итоговая работа по греческой мифологии «Фамирид» выполнена под руководством С. А. Жебелева), 14 ноября 1924 г. защитила при поддержке Н. Я. Марра, под влиянием которого находилась в то время, магистерскую диссертацию по теме «Происхождение греческого романа». В 1925 г. зачислена «по словесному представлению Н. Я. Марра» (ПФА РАН. Ф. 302. Оп. 2. Д. 269. Л. 1) в штат НИИ сравнительной истории литератур и языков Запада и Востока имени А. Н. Веселовского (впоследствии переименован в Государственный институт речевой культуры), где делает успешную научную и общественную карьеру: «В связи с директивами партии о перестройке учебного дела я была выдвинута общественностью данного Института на должность зав. учебной частью, в которой пробыла с 1932 по 1933 г. и организовала учебный процесс в том виде, как он существует сейчас. Одновременно, с 1931 г., председательствовала в секции по изучению худ. литературы в связи с мышлением (“антирелигиозной”) и вела исследовательскую работу в области фольклора и методологии литературы» (ПФА РАН. Ф. 302. Оп. 2. Д. 270. Л. 7); с 1 ноября 1932 г. она была заместителем директора, с 15 ноября – штатным профессором. В 1932 г. была приглашена организовать заново кафедру классических языков ЛИФЛИ (затем вошел в состав ЛГУ) с получением звания профессора кафедры, на которой проработала до 1950 г. В 1928 г. закончила написание докторской диссертации «Поэтика сюжета», которую защитила в 1935 г. («Поэтика сюжета и жанра. Период античной литературы»), а 23 ноября 1935 г. ВАК утвердил ее в ученой степени доктора литературоведения – она стала первой женщиной в СССР, получившей таковую. Вышедшая в следующем году в виде монографии диссертация подверглась «критике», продажа ее была приостановлена; в результате обращения на имя И. В. Сталина Наркомпрос РСФСР остановил травлю.

От идей Н. Я. Марра она отошла в начале 1930-х гг.: «Во мне накипело в душе от Марра. Чем влиятельней он становился, чем насильственней он заставлял принимать свое учение и подлаживаться под политику, тем громче поднимался во мне негодующий протест. Я желала сбросить с себя гнет его имени, тяготевший над моей научной индивидуальностью; мне надоело терпеть гонение за недостатки его теории и отдавать в его приходную книгу свои научные достижения. Его клика, его камарилья, ничтожества, выдвигавшиеся им в ущерб науке, его недоступность, вырождение былых взглядов и привычек, партийная лесть и деспотизм – это все раздражало меня, вызывало во мне стыд, и я хотела отмежеваться от марризма. Столько лет борясь за Марра, я боролась за передовую мысль и ее независимость; теперь я видела, что она сама стала деспотичной, нетерпимой, неумной» (цит. по: Брагинская Н. В. Мировая безвестность: Ольга Фрейденберг об античном романе / Препринт WP6/2009/05. М., 2009. С. 20–21).

Все годы войны оставалась в Ленинграде. Кроме греческого и латинского языков владела многими новыми – английским, французским, немецким, итальянским, испанским, шведским. В 1949 г. вынуждена была оставить руководство кафедрой, в 1950 г. прекратила преподавательскую деятельность.

180

Фрейденберг О. М. Осада человека / Публ. К. Невельского // Минувшее: Исторический альманах. М., 1991. [Вып.] 3. С. 18–19. (В действительности публикация подготовлена Ю. М. Каган, взявшей псевдоним К. Невельской. См.: Глазырина [Костенко] Н. Ю. Проблемы публикации мемуарного и эпистолярного наследия ученых: (По материалам личного архива проф. О. М. Фрейденберг) / Дипломная работа студентки V курса Историко-архивного института РГГУ. М., 1994. Без пагинации. Гл. III. Ч. 1.)