Идол прошедшего времени

Арбенина Ирина

Он уже собрался уходить, так и не решившись постучать в дверь, как… Некое солнечно-золотистое свечение в высокой траве, словно солнечный зайчик, пущенный зеркалом, привлекло его внимание. Кленский отодвинул траву…

Перед ним на зеленом лужке сидел златокудрый малыш. И играл в какие-то золотистые странные игрушки.

«Разве можно детям играть с такими острыми и опасными предметами?!» — испугался Кленский, глядя на эти игрушки.

И вдруг вскрикнул и схватился за сердце.

* * *

— Что

с вами? — испугалась Вера Максимовна, когда Кленский, держась за сердце, появился в лагере.

— Сам не понимаю… — прошептал, морщась от боли, Кленский.

— Может, сердечный приступ?

— Да нет вроде бы…

— Может, нитроглицеринчику?

— Не знаю… Такая внезапная пронзительная боль! Впрочем, ничего, не волнуйтесь… Кажется, уже проходит.

— Вот и хорошо…

Кленский соврал: боль в сердце не проходила. Но ему отчего-то вовсе не хотелось избавляться от нее. Эта боль была не только мучительной, но и довольно приятной.

— Вы видели когда-нибудь, Верочка, как женщина превращается в иву? — заметил Кленский, отстраняя протянутый ему Китаевой нитроглицерин.

Вера Максимовна пожала плечами:

— В иву? Прямо дриада какая-то… И где это такое вам примерещилось?

— Возле Купели Венеры.

— Вы, право, как наш Коля маленький… Он тоже утверждает, что видел какого-то белобрысого — или, как он говорит, златокудрого! — пухлого мальчишку, нагишом разгуливающего по лесу с луком и стрелами. — Китаева, отмахиваясь от ос, накрывала на стол, расставляла миски.

— Златокудрый малыш? — оживился Кленский. — Как на картинах старых мастеров? Они, знаете ли, именно так и изображали Амура.

— Уж не знаю, насколько златокудрый… Как я поняла, рыжий толстый мальчик с очень розовыми щеками. Золотушный, наверное. Диатез и третья стадия ожирения. Нынешнему ребенку, будь у него такие перетяжки, как на картинах ваших мастеров, врачи тут же прописали бы диету…

— Уж не два ли колчана было у этого мальчугана в руках? — Кленский рассеянно наблюдал за аккуратными, рассчитанными движениями Китаевой.

— Два ли колчана? О чем это вы, Владислав Сергеевич?

— Разве не помните? — усмехнулся журналист. — Помните, одна стрела этого мальчика поселяет в сердце человека любовь? Другая — любовь убивает.

— Кажется, именно про два колчана Коля и рассказывал, — заметила Вера Максимовна. — Мальчик — большой фантазер… это всем известно!

— Один мальчик большой фантазер, другой мальчик большой фантазер… — пробормотал Кленский.

— Фантазер? О ком это вы? — Прерывая беседу Веры и Кленского, к столу подошел Филонов.

— О Коле, — усмехнулась Китаева. — Ребенок утверждает ни мало ни много, что видел в лесу Купидона. А Владислав Сергеевич — дриаду… Фантазеры наши…

— Ну, Колю-то

точно давно бы надо отправить домой, — вздохнул Филонов. — Ребенку здесь делать нечего.

* * *

Коля, сын Корридова, очень скучал без сверстников. Со взрослыми было невероятно скучно. Поэтому Коля очень любил фантазировать. Любил придумывать. И если он что придумывал, получалось как наяву…

Толстый мальчишка поразил его воображение своими игрушками.

Коля тоже делал игрушечные луки и стрелы. Получалось неплохо — стрела, сделанная из прутика, улетала метров на тридцать.

Но лук, который был в руках у того толстопузого малыша, не шел ни в какое сравнение с Колиным оружием.

Правда, пухлый мальчишка, нагишом разгуливавший по лесу, немного смущал Колю такой раскованностью. Все же Коле уже было семь лет, и он разбирался, что прилично, а что нет. Но… «Хоть такой друг… лучше, чем ничего», — рассудил Коля.

Увы, Колю отправили домой еще до того, как он успел подружиться с этим мальчишкой.

Глава 11

Боль в сердце не проходила, и Кленский к ней привык. Отныне он был уже одержим мечтой догнать ее. Догнать наконец эту женщину… Эту вечно ускользающую от него зеленоглазую Виту.

Однако очередной его путь к Купели Венеры оказался на удивление долгим: Кленский вдруг заблудился. Хотя знал он здешний лес уже довольно неплохо… Проблуждал почти больше часа — и внезапно остановился.

За деревьями кто-то разговаривал.

Кленский прислушался. Вне всякого сомнения, это был голос Дамиана.

Тот явно с кем-то беседовал. С кем?

— Ну как, вкусно? Это тебе не мертвечиной питаться… Настоящая тушенка Микояновского мясокомбината — традиции с тридцать седьмого года!

Осторожно ступая, Кленский подошел ближе.

Посреди небольшой полянки сидел на огромном пне Филонов. В руках у него была початая банка тушенки. Время от времени он какой-то щепкой доставал оттуда кусочки мяса и выкладывал их на траву… А пегий лисенок быстро и прожорливо с ней расправлялся.

— Ну и аппетит у тебя, дружок! — комментировал Дамиан. — Что значит дикий зверь… Впрочем, хватит. Не привыкай к халяве. Это была награда. Приз!

Под ногой у Кленского хрустнула ветка. Дамиан оглянулся. А лисенок дал деру…

— Чем это вы тут занимаетесь? — Кленский вышел на поляну.

— Вы хотите сказать — вместо того чтобы заниматься своим непосредственным делом и ловить преступника? Отвечаю: я наблюдал за повадками прожорливых лис.

— Вот как?

— Это тот самый «приятель», о котором я вам уже говорил. Мой неоценимый помощник.

— Чем же он вам так помог?

— Скоро узнаете, — ушел от ответа Дамиан.

— Скоро?