Идолопоклонница
Шрифт:
Катя снова вздохнула. Горько-горько. Как будто мальчик, ищущий славы, предал ее лично. Брови красноречиво опустились и сомкнулись у переносицы, изображая крайнюю степень скорби:
— И посчитал мальчик, что лучшим трамплином к славе окажется Алина Петракова. Потому что именно от Алины зависело, пустят ли кого бы то ни было в эфир, или не пустят. Только Алина решала, кому быть звездой, а кому ни фига в этой жизни не светит. Уж как ему удалось к ней подкатиться — одному ему ведомо. Я могу только догадываться. Я ведь уже говорила, как Алина в то время была уязвима. На себе-то крест давным-давно поставила, а в тот момент зациклилась на мысли, что портит Олегу жизнь. Да и вообще, откровенно говоря, очень уж ей тогда фигово было. Я не знаю, понимала она, что творит, или ни хрена уже не понимала из-за своих тараканов, но факт остается фактом — финт ушами золотоволосому мальчику удался… Все произошло, как в кино. Как в дешевом романе. Раздался телефонный звонок, и кто-то пришепетывающим
Катя замолчала. А у Женьки словно оборвалось все внутри. Неужели?..
— Ты думаешь, — с замирающим сердцем спросила она, — Думаешь, он сам?.. Специально подстроил? Попросил кого-то позвонить, чтобы Олег застал его с Алиной, чтобы развод оказался неминуем? Господи, неужели это правда?!
— Не знаю, — Катя покачала головой. — Не знаю. Олег подозревает, что Городинский сам ему звонил. Уверенности, конечно, нет, но голос, по его словам, уж больно неестественный был. Знаешь, когда человек намерено пытается говорить не своим голосом, это получается, как карикатура, как мультяшный голос. Если это, конечно, не профессиональный пародист. По крайней мере, именно такое впечатление создалось у Олега. И еще скажи: вот нормальная баба, решившая гульнуть, неужели не позаботилась бы о том, чтобы дверь была закрыта на ключ? А дверь-то оказалась открытой… Вот я и думаю: а не сам ли Городинский ее втихаря от Алины открыл? Она закрыла, а он за ее спиной… В общем, произошло то, что произошло. Вот тогда-то все и кончилось. Тот козел все отлично просчитал. Даже если Олег и смог бы простить, а я вполне допускаю такую возможность, он ведь ее очень сильно любил, то Алина сама себя никогда бы не простила. А иногда мне кажется, что она сама специально пошла на это. Чтобы окончательно освободить от себя Олега. Она ведь зациклилась на этой идее: дать ему свободу, чтобы он нашел себе другую женщину, настоящую, которая сможет родить ему детей…
— Слушай, — оживленно перебила ее Женька. — А может, это у нее так искаженно материнский инстинкт проявился? Городинский же намного моложе ее, вот она и взяла над ним опекунство. Заботилась, как о ребенке, а у того были свои планы насчет нее. Она-то над ним просто заботилась, а он… Знаешь, такому красавцу, наверное, несложно было при особом желании влезть в ее постель. А она — просто слабая женщина. У моей мамы подруга есть, Валентина Одинокова. Так у нее муж тоже на двенадцать лет ее моложе. Они вместе в хоре Пятницкого работали, в балете. Если только народные танцы можно назвать балетом. По крайней мере, сама себя она называет балетной. Так вот, в свое время она ребенка родить не решилась, все боялась теплое местечко потерять — туда, в Пятницкого, попробуй пробейся, там знаешь, какие гастроли были? Они ж из заграниц не вылезали. А когда случайно забеременела — сделала аборт. Все думала, потом, потом. А потом поезд ушел, уже при всем желании ничего не получилось. Так она за своим Коленькой, как за дитем малым ходит хвостиком. Коленька то, Коленька это. Такая странная пара! Он — высокий молодой красавец, статный — тоже ведь танцор, а там нестатных не держат. И она — сзади пионерка, спереди пенсионерка. Вот и у Алины, наверное, так. Просто взыграл материнский инстинкт, а? Как ты думаешь?
Катя посмотрела на нее удивленно, как-то растеряно. Потом ответила:
— Знаешь, а мне ведь это и в голову не приходило. А ведь вполне возможно. Вполне. Как же я сама до этого не додумалась? Надо будет Олежке сказать. Короче, они расстались. Правда, на Олега тогда было буквально страшно смотреть. Если бы ты знала, как он переживал! Он ведь ее на самом деле очень любил. Просто не смог убедить ее, что она нужна ему даже без детей. Что она сама по себе дорога для него, сама, а не то, что она могла или не могла ему дать. Что она сама по себе подарок судьбы, награда… Они утонули в своей проблеме, не смогли из нее вовремя выбраться. А тот стрекозел этим быстренько воспользовался. Развод оформили очень быстро, и Алина тут же вышла замуж за юное убожество. Мне кажется, она просто спешила отрезать себе пути к отступлению. Чтобы Олег не смог убедить ее не совершать роковую ошибку. Чтобы не успел ее простить. Мне кажется, она до сих пор его любит. И только ради него вышла замуж за этого урода. То есть красавца. Все равно урода…
Женька согласно кивала. Действительно, урод. Моральный урод, ничего другого и не скажешь. И как она могла быть так слепа?
— Ну, а за молодого самца в постели, — продолжила Катя с легким вздохом, — как ты понимаешь, надо платить. Не дешевое удовольствие. Вот она ему и устраивает записи на супер-пупер крутой аппаратуре, дабы голос его звучал не так паршиво, как есть на самом деле. Ну, и прочие радости обеспечивает, естественно. Со временем они с Олегом помирились, до сих пор очень тесно дружат. Олежка к Алине чуть не каждый день наезжает, все боится, как бы этот козел ее ни обидел. Слухами ведь Москва полнится. Да и Олег ведь прекрасно понимает,
Женька сжалась в ожидании удара под дых. В глазах застыл откровенный страх быть разоблаченной. Вот сейчас ее секрет и раскроется. Неужели Димка разболтал об их связи?! Хорошо, что Катя в это время смотрела не на нее, а словно бы погрузилась глубоко в себя, иначе у нее непременно возник бы очень неприятный для Жени вопрос.
— Этот козел ведь любит своими подвигами похвастаться. Даже не задумывается, что тем самым себе могилу роет. Чуть не на каждом шагу рассказывает, как поклонницы ему в букеты суют свои весьма откровенные фото. Как он едва успевает эти фотографии из букетов вытаскивать и в карманах концертного костюма прятать. Говорит, специально для этого придумал хитрый карман, в него, мол, фотографии словно бы сами скользят. Говорит, что ни единого концерта без таких фотографий не обходится. А он потом на досуге их просматривает. Что похуже — отбраковывает, что получше — использует. В общем, я сама удивляюсь, как еще гром не грянул. Как его еще никто нигде не застукал. И знаешь, даже удачи в этом нелегком деле ему желаю: пусть себе кувыркается с этими идиотками, раз они ничего другого и не заслуживают. Лишь бы только Алина ни о чем не догадалась. Потому что уж ей-то я зла меньше всего на свете желаю. И пусть она мне сейчас никто, уже не родственница. И пусть мы с ней уже сто лет не общались, с тех самых пор, как Олежек ее застукал с Городинским. Но она мне все равно не чужая, я ее все равно люблю. Просто она попала в беду. И как ей сообщить, что он ее обманывает? Олежек говорит, что у него уже миллион доказательств, но он так боится снова причинить ей боль! Вот и думай, как тут лучше поступить. То ли открыть глаза на красавчика-мужа, то ли продолжать держать ее в неведении. Олег только старается почаще бывать рядом. Когда не может приехать — хотя бы звонит, интересуется ее делами. А подонку тому грозится голову оторвать. Знаешь, как он тяжело пережил развод?! У него, между прочим, по сегодняшний день ничего серьезного ни с кем не было. Он теперь баб, как огня боится! А может, просто боится еще к одной душой прикипеть, а потом разочароваться. А ты говоришь…
Катя с любопытством взглянула на соседку:
— Жень! Ну скажи, а? Ну зачем он тебе был нужен? Я у Олежки спрашивала — молчит, как партизан на допросе. А мне ведь интересно. Ну расскажи…
Женя неопределенно пожала плечом:
— Да так… Ничего особенного. Холодильник надо было отодвинуть — у меня важная бумажка за него упала. А я ж сама его с места не сдвину…
— Аааа, — разочарованно протянула Катя. — Всего-то… А я-то думала… А чего ж тогда он тобою интересуется?
— А я откуда знаю? Это ты у него спрашивай.
— Вот и спрошу, — улыбнулась Катя. — Обязательно спрошу!
Глава 20
И снова мысли, мысли, мысли. И снова никакого покоя. Женя все искала и никак не могла найти себе оправдания. Как, как она, человек с высшим гуманитарным образованием, не смогла понять, что из себя представляет Городинский?! Ладно бы с техническим — было бы хоть какое-то оправдание: мол, технарь, в железках разбираюсь, а человеческая душа для меня потемки. Но она, гуманитарий?! Ведь всегда считала себя разумным человеком, даже в некотором роде интеллектуалом. О, да, интеллектуалка! Принять абсолютное ничтожество за божество, сотворить из него кумира и молиться этому деревянному болванчику бесконечных пять лет!
Мало того, что молиться. Она позволила ему даже… Даже страшно сказать, что именно она ему позволила! И как она могла, как?! Каким непостижимым образом впала в такую зависимость от ничтожества, что не только с радостью одаривала его целый год нежностями, но даже выполнила страшное, совершенно унизительное требование. Господи, ужас-то какой! Да как же она пала до такой низости?!
А Зимин-то, Зимин! Ах, каким чистеньким и положительным нарисовала его любящая сестричка! Ну конечно — она-то его знает только с хорошей стороны. Для портрета любимого брата в ее арсенале имеется только белая краска. А что у него внутри, какие мысли и желания им движут — то ей неведомо. То ведомо лишь самому Зимину. И отчасти Жене. От той весьма конкретной части, которая выпала непосредственно на ее долю…
Ах, как мало мы знаем тех, кого любим! Будь то брат или любимый человек. Ведь при всем желании Женя не могла бы обвинить в подобном незнании одну только Катю. Хотя бы потому, что сама Женя оказалась ничуть не прозорливее подруги. Или только соседки? Впрочем, какая разница? Главное то, что любящее сердце слепо и неразумно. Ведь Женя была абсолютно уверена в том, что Городинский не только достоин ее любви. Больше того, она очень даже сомневалась, достойна ли она сама его любви или хотя бы некоторой благосклонности кумира. Вознесла его на такой пьедестал, что просто удивительно, как он раньше с него не свалился под воздействием малейшего дуновения ветерка! Так стоило ли обвинять в слепоте Катю? Ах, как мало мы знаем тех, кого любим!