Идолы
Шрифт:
— Что ж, там мост, — раздраженно бросает Фортис.
Он терпеть не может, когда мы останавливаем слонов, в основном потому, что его они не слушаются, но также и из-за того, что предполагаемое однодневное путешествие оказалось намного длиннее.
К тому же сидеть на спине слона за спиной Биби не слишком большое удовольствие.
Лукас прищуривается:
— Это не мост. Возможно, это как раз наша тропа. Возможно, это верхняя часть лестницы.
— Так давайте выясним. — Биби похлопывает свою слониху, ласково гладит ее по ушам. И склоняет
Фортис за его спиной громко фыркает.
Слониха ничего не говорит. Следующие полчаса ушли на то, чтобы уговорить ее опуститься на колени, чтобы Биби мог скатиться с ее спины.
Привязав слонов, мы идем по каменным ступеням. Они тянутся извилистой линией между лианами, и камни как будто предназначены в равной мере и для того, чтобы мы постоянно спотыкались, и для того, чтобы увести нас куда-то вниз. Шум листвы беспокоит; целый мир окружает нас, он над нашими головами и у нас под ногами, и мы ничего не знаем о нем, не знаем, что это за жизнь. Легчайшее движение листьев, тишайший треск ветки напоминают лишь о том, насколько наше чувство одиночества ошибочно, и ни о чем больше.
Никто никогда не бывает в одиночестве в джунглях, думаю я, и не важно, как сильно мы могли бы этого желать.
Когда мы добираемся до самой крутой части спуска, зеленый занавес раздвигается и мы видим перед собой каменное строение.
— Так вот где мост, — говорю я.
Биби качает головой:
— Это не просто мост. Смотри…
Только миновав осыпающийся каменный выступ, что соединяет два края ущелья, мы видим это: камень на камне, широкие ступени, шире, чем городская улица, взбирающиеся на гору.
А на ее вершине — одинокая фигура, также высеченная из камня.
Ее очертания мне знакомы. Но та, которую я помню, не каменная. Золотая. Он был золотым. Когда был фигуркой в часовне падре.
Старый Будда падре. Первый, какого мне довелось видеть. Я чувствую укол тоски по моему дому, по семье.
По моему падре.
Ро смотрит на меня. Он тоже узнал его. Он тянется к моей руке, потому что ни один из нас не может сделать ничего, что вернуло бы человека, бывшего нам отцом.
— Это он, — говорит Биби. — Бог Будда. Лично приветствует нас.
И мы начинаем подниматься по ступеням; Брут одолевает их по одной, сначала ложась на каждую животом, а уж потом забрасывая наверх заднюю часть.
Лукас идет впереди. Если мы с Ро до сих пор чем-то делимся, он не хочет этого знать.
Потому что мы действительно делимся, а он действительно этого не знает.
Вокруг нас пурпур и зелень сливаются вместе. Изнанка листьев и их поверхность,
Наша дорога поворачивает, и тут одно за другим начинают возникать напоминания о человеке.
Какая-то бронзовая скульптура отмечает путь.
Некая чаша с золочеными изогнутыми ручками, похожая на барабан.
Фигура барана, встающего на задние ноги, со спиралевидными рогами.
Две коленопреклоненные фигуры, меньше, чем Будда, они смотрят прямо друг на друга.
— Видите это? Видите, как они смотрят один на другого? — кивает Биби. — Это символ истины.
Я хмурюсь:
— С чего бы истине прятаться на вершине горы посреди джунглей? Разве это справедливо?
— Это тайная истина, Дол. Истина, которой ты не можешь поделиться с другими. Истина, которую можешь открыть только самой себе.
— Что еще за тайные истины? Не те ли, которые я записала бы на листке и бросила бы в огонь?
Я люблю кое-кого, кто также любит меня, и еще одного, который меня ненавидит.
Ро сжимает мою руку, как будто это и есть ответ.
Ну да. Это так.
Это и есть самая тайная из всех истин.
Я никогда не перестану его любить.
Я Долория Мария де ла Круз. Он Фьюро Костас.
Мы созданы друг для друга.
Ничто не может быть более правдивым, чем это, хочу я того или нет.
Я выдергиваю руку из его ладони, и Ро озадаченно смотрит на меня. Я отвожу взгляд.
Не могу смотреть ему в глаза. Если я это сделаю, он все увидит — увидит мою собственную тайную истину.
Он увидит все.
Я не могу так рисковать.
Я не готова.
И я люблю Лукаса. По крайней мере, мне так кажется.
Так ли это?
Я лишь радуюсь, когда устаю настолько, что не могу думать. Мы всё не останавливаемся, а джунгли меняются с каждой пройденной ступенью. Деревья шевелятся и вытягиваются подо мной; я теперь смотрю сверху на все то, на что недавно смотрела снизу. Пышные купы цветущих орхидей — с каждого края ступеней, будто некие странные, потусторонние невесты джунглей. Я прохожу мимо них, не задерживаясь, сосредоточившись на движении вперед.
Когда мы добираемся до конца каменных ступеней, я едва дышу, мы все едва дышим. Но я тут же вижу, что мы не единственные, кто предпринял это паломничество.
Руки Будды полны нежных белых цветов — это дары посетителей. Ладони сложены над скрещенными ногами, они образуют нечто вроде каменного выступа. Он не точно такой, как мой Изумрудный Будда, но все равно выглядит знакомым. У него длинные мочки ушей, они украшены каким-то абстрактным рисунком; его каменная одежда обнажает одно плечо и спадает поперек голого живота.