Иду на перехват
Шрифт:
Значит, туман опередил меня.
– Займите эшелон шестьсот... Разворот на девяносто влево. Снижайтесь до четырехсот... Выполняйте третий...
Третий разворот. Начинается самое трудное. Аэродрома не видно. Надо точно выйти в створ посадочных знаков, правильно рассчитать и выдержать линию снижения, не потерять преждевременно скорость и высоту. Кругом сопки. Туман окутал их и запрятал, как море подводные рифы. Малейшая ошибка - и поминай как звали. Но думать об этом некогда. Все внимание - приборам.
Четвертый разворот. Отсюда
– Двадцать первый, идете левее, - сообщает руководитель посадки.
"Что-то он ошибается, - смотрю я на стрелки.
– Приборы не обманывают".
В этот момент пелена оборвалась, внизу, в мощных лучах прожектора, я увидел полосу. Но доворачивать поздно. Энергично увеличиваю обороты двигателя, беру ручку на себя. Истребитель с ревом снова врезается в пелену.
"В чем дело?
– пытаюсь я понять свою ошибку, - Все сделано правильно, приборы показывали..."
– Проверьте ГПК по компасу, - советует Синицы и.
Точно! Перед третьим разворотом я не сличил показания ГПК с компасом, расхождение в пять граду, сов. Команды руководителя посадки были правильными.
Повторяю заход. От напряжения по лицу льет пот.
Зазвенел звонок ближайшей приводной радиостанции. И ни одного огонька!
– Идете правильно, - как бы поняв мое беспокойство, подсказал руководитель посадки.
Стрелка высотомера отсчитывает последние метры. Как они дороги в этот момент летчику!
Расплывчатый свет врывается в кабину. Передо мной посадочная полоса. Убираю обороты двигателя. Колеса будто прилипают к бетонке и, шурша, катятся вдоль огней.
Земля. Как она мила и как бывает порой беспощадна!
С аэродрома мы идем втроем: я, Геннадий и Дятлов. Теперь мы живем в одном доме: мне дали отдельную комнату. Инна переехала ко мне, она перешла работать в районную больницу.
Еще издали вижу свет в окне, Инна поджидает меня. Придется отругать: два часа ночи, а ей рано вставать на работу. И так вот всегда. Но на душе у меня тепло и радостно.
– Твоя опять не спит, - кивает на окно Дятлов.
– Так и не расписался с ней?
– Нет.
Мы действительно все еще не расписались: никак не выберем свободного времени. То Инна занята, то я.
– Романтики, - ворчит Дятлов беззлобно.
– Все хотят по-новому. Вроде и своя и чужая, - острит он.
– Вот я ей завтра скажу, что ты специально перед командировкой не расписываешься, холостяком хочешь там слыть.
– А скоро поедем?
– спрашивает Геннадий.
– Пятого августа.
– Через пять дней? Вот здорово!
– Геннадий обрадовался, как мальчишка, уезжающий
– Только жен своих и... девушек, - он искоса глянул на меня, предупредите, чтобы не носились с этой новостью по соседям.
Квартира наша на третьем этаже. Я через ступеньку шагаю по лестнице. Чем ближе к дому, тем быстрее несут меня ноги. И так всегда, как бы я ни устал.
Инна открывает дверь, когда я делаю последний поворот на лестнице, и с улыбкой смотрит на меня. В коридоре она прижимает свои теплые ладони к моим щекам.
– Устал? На улице туман. Тебе трудно было? Она уже знает, когда мне бывает нелегко.
Возвращение
Истребители летели плотным правым пеленгом. Длиннотелые, с короткими крыльями, они больше походили на ракеты, отлитые из серебра. На их гладкой поверхности играли ослепительные солнечные блики. Я с восхищением смотрел на самолеты, будто видел их впервые, хотя знакомство с этой новой машиной произошло три месяца назад. Мы изучали ее конструкцию, учились управлять ею и теперь возвращаемся на свой аэродром. Вот это настоящая машина! Могучая, грозная, стремительная. Словно стальная стрела, пущенная гигантской рукой в небо.
Мы летели на огромной высоте. Сопки проносились под нами, как волны за кормой быстроходного катера. На душе было радостно. То ли от сознания своей человеческой силы, то ли от предстоящей встречи с Инной. Три месяца я не был в Вулканске, истосковался по ней. Мы прожили вместе больше двух месяцев, но я никак не мог привыкнуть к мысли, что она моя жена. Да и она вряд ли это чувствовала. Мы так и не расписались с ней. Перед отъездом в командировку собрались было пойти в загс, но Инну вызвали к больному. Вернулась она поздно...
– Успеем, - сказала она.
– Все равно это ничего не изменит.
Действительно, если она разлюбит меня, ее не Удержит ничто. Не смог же удержать Олег. А с ним ее связывало многое - Москва, институт травматологии, блестящие перспективы. Правда, она говорила, что с Олегом у нее произошла ошибка, что чувства уважения и благодарности он принял за любовь. Но не ошиблась ли и она в чувствах ко мне? От таких мыслей у меня холодело в груди. Я отгонял их, старался думать о другом, но они возвращались снова. Да, я мало знаю Инну, не могу понять ее до конца. Она все еще остается для меня загадкой. Может быть, это и влечет меня к ней человек всегда стремится к неразгаданному.
У Геннадия все просто: он любит Дусю, верит ей, и ничто его не волнует. Дуся регулярно, каждую неделю, посылала ему письма. Я почти уверен, что в каждом письме она говорила о том, что скучает и ждет его не дождется. Иннины письма были короткими и сдержанными, будто она берегла свою ласку. Я тоже много ей не писал: жив, здоров, дела идут неплохо. А вот Геннадий... Он часами просиживал за своими посланиями. Лишь однажды, получив письмо, он прочитал его и нахмурился.
– Что-нибудь случилось?
– спросил я.