Иду на свет
Шрифт:
Данила не собирался предлагать Але вернуться. Уж тем более, по-прежнему не собирался нормализовать их отношения. Как с досадой признавалась сама Альбина — это суть Данилы. Он может простить всё, но не предательство. Он не рубит сгоряча, но если вычеркивает — то раз и навсегда.
Её он решил вычеркнуть. Как друга. Но в Веритас вернуться позволил.
В этом поучаствовала Санта. А ещё — случай. В конце лета, благодаря победе Данилы в важном процессе, большая строительная компания — ССК — заключила с ними договор о судебном
И Санта с Алей этим воспользовались.
Сама Альбина о поддержке не просила. Она продолжала искать работу, отказывая тем, с кем взаимодействовать не хотела. Но доступные ей варианты — это не Лекса. И не Веритас. Крупняк её не хантил. Мелкотня не заводила. Идти в индивидуальную практику — сложно.
Понимающая всё это Санта начала точить камень…
В первую очередь не ради женщины, а ради двух Дань.
Ведь Даниилу тоже важно, чтобы его мать была довольна. А Даниле, как бы ни дистанцировался, важно, чтобы у его любимой дуры-Али всё было хорошо.
Поначалу он даже обсуждать возвращение Примеровой не хотел. Но Санта училась. Ловить настроение. Подбирать слова. Сеять зерна, которые могут прорасти.
Итогом была довольна. Альбина снова в Веритасе. Уже не курирует саму Санту, но берет на себя достаточный объем работы, чтобы у Данилы было чуть больше свободного времени и чуть легче на душе.
На каких условиях Чернов её вернул, Санта не знала и знать не хотела. Но изменения отношения Альбины к ней, да и не только, казались очевидными.
Когда-то Аля усиленно сбивала спесь с Санты, а сбила вроде как с себя… И самой же полегчало.
Альбина прижалась бедром к столешнице, делала мелкие глотки из чашки и параллельно следила, как Санта наполняет свою.
Санту больше не раздражало присутствие рядом Примеровой. Даже не страшно было, что именно она в курсе их с Черновым романа. В том, что умрет под пытками, но лишнего не скажет, сомнений ни у кого не было. Максимум — может подколоть. И то не зло.
Ей сложно выдавить искреннюю благодарность из себя, но она ценит шаг, который сделала Санта. Признание хотя бы одной Щетинской своего ребенка — это для Альбины поступок. Внимание к нему — трогающий подарок.
И пусть Данила часто говорит, что Санта — его свет. Самой Санте иногда кажется, что свет она включила Але. И тут нечем гордиться, на самом деле. Просто горько, что когда-то человек с такой же фамилией его так больно выключил.
— Я чем-то помочь могу?
Ощущая на себе адресное внимание, Санта спросила, повернув голову. В ответ получила кривоватую улыбку и стервозно-озорной взгляд. В своей голове Альбина сейчас что-то съязвила, но сдержалась, не озвучив. А даже если ляпнула бы — уже не обидела.
— В Барсу собрались?
Вопреки уверенности Санты,
Спрашивает тихо, с многозначительной улыбкой, а у Санты ускоряется сердце и краснеют щеки. Потому что она не хочет с Альбиной такое обсуждать. Она даже с Данилой обсуждать это не хочет.
— В планах хоть без «сувениров» или прямо во все тяжкие?
Санта игнорирует, сильнее краснея, Альбина чуть приближается. Смотрит, склонив голову, смущает…
— Когда увольняешься, Сант? До Нового года или после?
И снова в ответ на вопрос — игнор. Но сердце Санты опять вскачь, а взгляд Альбине она дарит такой, что и поджечь может.
Некоторые бессловесные посылы Санты разобрать способен не только Данила. Аля тоже должна бы прочесть в глазах: «тему закрыли», но почему-то её это не тормозит.
— Откуда ты всё знаешь?
Санта спрашивает тихо, Альбина пожимает плечами. Вероятно, собирается ещё немного поинтриговать, но решает, что бессмысленно…
— К Чернову заходила. Он разговаривал с турагентом, как я поняла…
— А вдруг не со мной летит, и ты только что его знатно подставила? — Санта задала вопрос из вредности. Просто, чтобы плохо было не только ей. Но Альбину таким с толку не собьешь. Она улыбается и медленно переводит голову из стороны в сторону. Потом скользит по Санте взглядом. Мол, ты, конечно, не в моем вкусе, но…
— Боюсь, без тебя он уже вряд ли куда-то полетит…
И вроде бы Санте радоваться, а сердце сжимается.
Она в жизни не подумала бы, что очевидность и сила его чувств может делать больно ей. При том, что всё взаимно.
— Так когда ты увольняешься, Санта Петровна? Мне знать надо…
И пусть Альбина перешла из разряда врагов в вынужденные союзники, но случались моменты, когда Санте по-прежнему хотелось послать её нахер, забив на то, что они вроде как взрослые люди, между которыми — субординация.
— Если соберусь увольняться — вы узнаете об этом в числе первых, Альбина Николаевна…
Санта ответила максимально официально, поворачиваясь к женщине и пытаясь доходчиво объяснить: дело это не её. Но эта женщина по-прежнему сама определяет, куда сует свой в меру аккуратный нос.
— Сант…
Обращается уже без издевки, ставит чашку на стол, оглядывается, чтобы убедиться — на кухне кроме них по-прежнему никого…
И даже вопреки тому, что ещё ничего не сказано, Санту уже потряхивает…
— Чего ты ждешь? За что ты так держишься? Коню ведь понятно, чего он хочет… А ты его вроде как любишь, но выглядит, будто пользуешься…
Раньше подобная фраза была бы отличным оружием в их необъявленной войне. Сейчас же просто больно сделала.
Санта опустила взгляд, закусила губу. Внутри про себя повторяла «не правда!», «это всё неправда!», «абсолютная неправда!», а в лицо-то Альбине ответить было нечего. Потому что как выглядит, она понимала.