Иду по тайге
Шрифт:
Мы подождали, когда стихнет шум крыльев, поднялись и ушли. По дороге я пристал к Шуриге с расспросами, почему это глухарь вздумал токовать осенью.
— Ничего особенного, — сказал бригадир. — Глухарь — птица не простая, а реликтовая. Это значит, еще людей и в помине не было, а он уже токовал. В те времена у нас на Севере было так же тепло, как в тропиках. Колибри летали, крокодилы всякие плавали, удавы туда-сюда ползали. В ту пору птицы да звери по два-три выводка в год производили. Вот у нас белка один раз в год детишек приносит, а на юге такая же прыгунья по два выводка имеет. Так и с глухарями было. Но похолодало, и пришлось им приспосабливаться к новому климату. А
Я недоверчиво покачал головой:
— Вы рассуждаете, как тот мальчик: «Папа, купи мне черепаху, я хочу посмотреть, правда ли, что она триста лет живет». А ваших глухарей, может, миллион лет ждать придется.
— Ничего, подождем. Вот и петухи. Скажи, почему они в два часа ночи песни поют? Курам еще до утра спать да спать. Людям — тоже самый сон. Петухам даже вред от таких песен. Услышит лиса, где он спать пристроился, придет и утянет за хвост. Попы придумали: петухи кричат для того, чтобы разогнать нечистую силу.
А на самом деле вот почему. Петух-то попал к нам из дальних краев. Там он начинает петь, как все нормальные птицы, — утром. И вот когда в тех краях всходит солнце и запевают тамошние петухи, то здесь за много тысяч километров и наш петух песню подхватывает. Видишь, до чего привычка живуча!
В природе нет ничего ненужного и необъяснимого. Сегодня кажется, оно ни к чему, а настанет время — в самую пору придется.
Мы оказались у высокой сухой лиственницы. Уже наступило утро, и было хорошо видно, что метрах в пятнадцати от земли в стволе темнеет отверстие. Самое удивительное, что оно было строго квадратным. Однажды мы срубили дерево с таким же дуплом и давай его измерять. Все углы составляли точно по девяносто градусов! А ведь это всего лишь дверь в жилище красноголового дятла желны. Зачем он делает вход в свое дупло такой правильной формы — пока непонятно.
Но очень даже может быть, что в далеком будущем у нас на Колыме снова зазеленеют тропические леса. Начнут здесь глухарки дважды в год выводить цыплят, кукушки вить гнезда и насиживать яйца, а между деревьев будут летать квадратные дятлы…
И нарядно в осенней тайге, и богато, а все же немного грустно. Это из-за птиц. Совсем недавно здесь порхали разноцветные бабочки, кружили зеленые коньки, задорно тенькали пеночки, цвикали непоседы-трясогузки. А сейчас никого. Только где-то на сопке, словно жалуясь на свое одиночество, скрипит кедровка.
Первыми покинули нас ласточки. Никто и не заметил, как они исчезли. Говорят, улетают они в одной стае с летучими мышами. Мне в это верится с трудом. Юркие солнцелюбивые щебетуньи и угрюмые нелюдимые молчуны. И в одной стае!
Людей издавна интересует, как же птицы находят дорогу в дальние края. Случается, выйдет человек из дому, прогуляется тайгой к ближнему озеру и заблудится. И все-то он о частях света в школе проходил, и все ориентиры на месте — солнце над головой, муравейники под деревьями, а он туда-сюда мечется, куда идти, не знает. А вот маленькая птаха, не больше двух месяцев от роду, летит за тысячи «километров и попадает в назначенное место…
Следом за ласточками улетают и чечевицы. Эти нарядные птицы торопятся совсем напрасно. Ведь питаются они семенами трав да ягодами. А такого корма у нас сколько угодно. Но у чечевиц свои планы. Им нужно сначала погостить в Сибири, а потом уже отправляться в Африку. Правда, это обойдется им в несколько тысяч лишних километров, но так летали все жившие на Колыме чечевицы, так полетят и они.
Этой же дорогой направляются пеночки. Кажется, только вчера звучали над тайгой их песни. Такие уж они, наши певчие птицы. Вырастили птенцов, научили их летать и, перед тем как покинуть родину, дарят ей незатейливые свои песенки. Правда, поют не так звонко, как весной, но все равно прощальный подарок пеночек, соловьев, дроздов и других мелких птичек памятен и дорог.
Многим людям «теплые края» представляются раскинувшейся где-то далеко на юге огромной, богатой солнцем, реками и всякими травами долиной. Собираются, мол, туда птицы со всего мира и ждут, пока у нас наступит весна. И где-то на берегу теплой речушки могут встретиться трясогузки, прилетевшие из Белоруссии, из Сибири и с Колымы. Иные даже интересуются — понимают ли вот такие птицы друг дружку? Понять-то поняли бы, но из Белоруссии основная масса птиц летит на зимовку в Западную Европу и Африку, из Сибири — на побережье Каспийского и Средиземного морей, а с Колымы и Чукотки — в Индию, Китай, Вьетнам. Так что встретиться нашим трясогузкам, пожалуй, не придется. Есть у птиц и другие адреса: Австралия, Пакистан, Новая Зеландия… И может случиться, что после встречи с ураганами, а над морями и океанами они бушуют довольно часто, птицы из одного и того же выводка попадут в далекие одна от другой страны. Ведь встречали же окольцованных на Севере куликов в Китае и Австралии, Калифорнии и Мексике, в Крыму и даже на Огненной Земле…
Последними покидают нас утки. Бывает, снег покрыл землю чуть ли не по колено, на озерах толстый лед, а они все еще плещутся по речным плесам да перекатам.
…Был конец сентября. Похолодало, но снег еще не выпал. Ночью мороз достигал пятнадцати градусов. Почти все озера покрылись льдом, и перелетные утки останавливались на речных плесах.
У завала плавала стая запоздавших чирков. Вечером к ним присоединилось штук десять шилохвостей. Следом прилетел и ястреб тетеревятник. Он сел на вершину лиственницы и, казалось, совсем не интересовался утками. Вооружившись биноклем, я забрался на стог сена и стал наблюдать за птицами.
Утки вели себя беспечно. Одни спали на берегу, другие ныряли на дно омута за водорослями, третьи склевывали ягоды с кустов голубики. Шилохвости были намного крупнее чирков. В бинокль я хорошо видел шильца, выступающие над хвостами селезней шилохвостей, светлые грудки уток. Чирки отличались от своих подружек зелеными зеркальцами на крыльях.
Ястреб сидел значительно ближе, и я мог рассмотреть на нем каждое перышко. Оперение его казалось очень светлым, почти белым. Темноватыми были только спина и пестринки на груди. Обычно тетеревятники темно-коричневые, а такие вот водятся лишь у нас на Севере. Бросались в глаза высокие сильные ноги в пышных «штанах», длинный хвост и крючковатый клюв.
Ястреб несколько раз наклонялся, словно примериваясь, как бы лучше слететь с ветки, но затем выпрямлялся и застывал. По всему видно, он выжидал.
Вдруг утки всполошились и тревожно закричали. Одна из них взлетела и направилась в верховья реки. Тотчас ястреб бросился ей наперерез. Летел он быстрее жирной осенней утки, и казалось, ее минуты сочтены. Но вдруг, когда расстояние между птицами сократилось до какого-то десятка метров, утка перевернулась через крыло и стала падать. Ястреб еще чаще замахал короткими крыльями и настиг утку у самой воды. При этом он стал почти вертикально, выбросил далеко вперед ноги и царапнул утку то ли по спине, то ли по боку. Над птицами зависло облачко перьев, утка в мгновение ока нырнула, а ястреб распластался на воде.