Идущие сквозь миры
Шрифт:
— Госпожа, госпожа! — рыдала, совсем потеряв голову, Таисия, обнимая ее колени. — Вы не погибли, великий Боже, вы живы!!
— Ну что ты, Тейси, не плачь. — Мидара ласково гладила ее по волосам. — Я и не собиралась умирать. — Она повернулась к нам, ничуть не стесняясь своей наготы. — Черт, автомат утонул, жалко. Еще с Йоораны со мной. — Она с досадой взмахнула рукой: — Уй, ладонь прокусил, сволочь!
Мы обернулись к нашим пленникам.
Двое, издавая слабые стоны, приподнялись на четвереньки. Один лежал неподвижно, вокруг головы растекалась лужица, казавшаяся в сумерках черной.
— Крепковато я его приложил, — констатировал Ингольф. — Ну да жалеть незачем.
Покачиваясь, двое поднялись на ноги.
— Должно быть, великая Сехмит хранит тебя, воительница, — криво усмехнулся чернобородый главарь, не стесняясь уставившись на обнаженную грудь Мидары. — И половчее тебя не могли выскользнуть из лап Шустрого — да будет его путь на Поля Сетха легок.
— А что, в ваш рай пускают кастратов? — осведомился Ингольф.
— Красо зря связался с вами, — пропустив мимо ушей слова Ингольфа, как бы подумал вслух главарь. — Не знаю уж, кто вы такие, может, даже и демоны, но зря…
Второй молчал, пошатываясь на подгибающихся ногах, — видимо, еще не отошел от удара по голове.
Мидара внимательно посмотрела на нас, словно что-то стараясь прочесть в наших лицах, а потом молча указала пленникам на волны:
— Туда. И побыстрее.
Никто из нас не попытался возразить.
— Дайте хоть шлюпку! — еле шевеля языком, взмолился младший.
— Вы пришли за нашими жизнями, почему мы должны щадить ваши? — отрезала Мидара.
— Сами мы за борт прыгать не будем. Придется вам нас выкидывать, — с кислой ухмылкой заявил бородач. Это не была пустая бравада. Похоже, он действительно не очень боялся смерти.
— Как хотите. Тогда вас просто убьют, а так у вас будет хоть какой-то шанс.
Молодой, шатаясь как лунатик, подошел к лееру и мешком вывалился за борт.
Он сразу же камнем ушел ко дну, наверное решив, что нет смысла напрасно продлевать муки.
Бородатый нарочито медленно разделся, аккуратно сложил вещи на палубу, поставил рядом башмаки. Замешкался, чтобы закрыть глаза двум своим товарищам — застреленному Дмитрием и убитому Ингольфом. С его лица все это время не сходило выражение какого-то добродушного спокойствия.
Уже у самого борта он обернулся к нам, глаза его полыхнули угрюмой ненавистью.
— Ладно, пока, — бросил он, — До встречи на Небесных Полях! — С силой оттолкнувшись, он бросился в темнеющие волны.
Не проронив ни звука, мы стояли и смотрели, как широкими, размашистыми гребками он рассекает волны. Все дальше и дальше уплывал он по темно-золотой дорожке, проложенной заходящим солнцем.
Его голова уже казалась маленькой черной точкой на ее фоне, а мы все стояли и молча смотрели вслед…
Клонящееся к закату солнце тысячами бликов отражалось от штилевого океана.
Наш бриг лежал в дрейфе в самом центре Атлантики.
Дмитрий с Ингольфом в очередной раз забрасывали обнаруженную в подшкиперской тунцеловную снасть, Мустафа курил, стоя у штурвала, а наши женщины улеглись на слегка покачивающейся палубе, обсыхая после купания. Таисия облачилась в шикарный закрытый купальник не то от Версачи, не то от Кардена, стоивший, если я не ошибаюсь, пару тысяч долларов. В прошлом году у нас случился пожар на складах, в ходе которого народ растащил немало добра. На Мидаре было всего несколько клочков ткани — два небольших треугольника на тонких бретельках, прикрывавшие (или открывавшие) груди, и узкая полоска между ног, поддерживаемая шнурком на талии. Лицо ее от солнца прикрывала пестрая косынка. Она как будто дремала.
Позади, во вчерашнем дне и в другом мире, остался переход через портал между двумя вселенными и все, что случилось перед тем.
Невольно я скосил глаза на бак.
Там на медово-желтых досках палубы выделялись два более светлых пятна. Пролившуюся сутки назад кровь Таисия с Секером тщательно отскребли стальными скребками для очистки корпуса от ракушек, а после еще протерли палубу пемзой.
Гибко поднявшись, Мидара встала на руки и приподнялась на кончиках пальцев. Постояв так с полминуты, она обратным сальто вскочила на ноги, бросив в нашу сторону довольный взгляд — мол, кто-нибудь из вас вот так может?
Легко оттолкнувшись, она прыгнула за борт.
Я уловил восхищенный вздох Ингольфа.
— Сколько ты можешь продержаться под водой? — спросил я Мидару, когда она вновь выбралась на палубу.
— Не особо напрягаясь — пять минут.
Она села на горячие доски, выжимая волосы, теперь коротко (до плеч) и не очень ровно обрезанные: со своей шикарной косой, едва не ставшей причиной смерти, она распростилась еще вчера, спустя пару часов после всего.
— Однажды продержалась почти семь, но тогда уже в глазах темнело и грудь потом болела полдня. Когда я училась ходить под парусом, у меня был наставник, который знал кое-какие древние секреты: особое дыхание и все такое, — объяснила она. — Если хочешь, могу научить. Времени, правда, мало — может, скоро уже расстанемся…
Мидара доброжелательно улыбнулась.
Усилием воли я отогнал вчерашнее воспоминание — окровавленный шмат человеческой плоти, небрежно брошенный движением изящной ладони в волны.
Уж сколько раз зарекался судить окружающих!
В чем, если вдуматься, она виновата? В том, что родилась в жестоком мире, в стране, которая вела непрерывную войну невесть сколько лет? Что для мужчин ее отечества женщина не более чем утеха и средство для продолжения рода и что она не захотела этого принять? Но ведь за свой выбор она уже заплатила сполна — и не приведи бог никому так расплатиться…
Что я мог ей сказать? Что я вообще мог ей сказать, ей, чей мир куда дальше от моего, чем даже самые дикие племена моей родной Земли?
Бесполезно убеждать волчицу в пользе вегетарианства.
Вдруг мне стало безотчетно жаль ее, эту сильную и много пережившую женщину.
Она взвалила почти непосильную ношу — отыскать среди мириадов прочих свой родной мир. Ей суждено, может быть, многие годы, если не десятилетия, брести в одиночестве бесконечными путями, соединяющими их, и сгинуть, так и не вернувшись домой.