Идущие следом

Колокольный звон плыл над городом. Он разносился над разомлевшим от летнего зноя Баксвэром, словно упрекая всех добропорядочных христиан в греховных помыслах о кружке прохладного вина и праздном безделье. Следом за городским Собором ударили колокола монастыря Святой Женевьевы, возвещая о полуденной мессе. Звонарь этой Святой обители пребывал в довольно почтенном возрасте, а посему и опаздывал, за что был часто порицаем отцом настоятелем. Я обратил взгляд в сторону зарешечённого окна и перекрестился…

Охапка

почерневшей, скверно пахнущей соломы, глиняный кувшин с щербатыми краями и несколько свечных огарков на черепках от разбитой посуды. Прутья решётки, холодный гранит и узкий солнечный луч, в котором золотилась вечно неторопливая пыль. Не самое достойное жильё для дворян, но кто нам позволит выбирать узилище согласно привычкам и вкусам? Нам ещё повезло: этот каменный мешок был расположен на втором этаже тюрьмы, и мы видели краешек лазурного неба, мачты кораблей в порту и черепичные крыши домов, что связывало нас с миром, избавляя от промозглой серости застенков. Да, эти камни помнят многое! Обладай они уменьем говорить – поведали бы такое количество ужасных историй, которое заставило бы содрогнуться любого храбреца, попавшего в эту юдоль скорби.

– Полноте вздыхать, Жак де Тресс! Это не самое плохое место, в котором мне доводилось бывать, – сказал шевалье де Брег и усмехнулся. Он устроился напротив и с наслаждением подставил лицо скупому лучу солнца, который проникал в нашу темницу после полудня.

– У нас нет причин радоваться, – осторожно заметил я.

– Неужели вы полагаете, что завтра окажетесь на плахе?

– Разве сие невозможно?

– Всё в руках Господа нашего Иисуса Христа, но не думаю, что он будет так невыносимо скучен и предсказуем в своих карах. Понадеемся на его милосердие и всеблагую мудрость. Хотя… Кто знает? Мы сидим здесь целую неделю, но никто не горит желанием предъявить нам новые обвинения или подтвердить уже озвученные.

– Вас, шевалье, смотрю, это забавляет?

– Как вам сказать, Жак… Не вижу причин жаловаться. Или вы полагаете, что, надень нам тюремщики вот эти украшения, было бы веселее? – произнёс Орландо и указал на кандалы, висящие на железных кольцах. Изъеденные ржавчиной, они служили предостережением, что судьба могла повернуться и другой, более суровой, стороной.

– Спаси Господь!

– Вот именно… – вздохнул шевалье. – Что касается забав, Жак де Тресс, то вы не правы! Напротив – мне жутко скушно!

– Скучно?

– Это вам, Жак, «скучно», а мне именно скушно. Размышлять о старых загадках изрядно надоело, а новых и вовсе не предвидится. Я уже готов обратиться к истории о предательстве Иуды.

– Господь с вами, де Брег! Что может быть интересного в этой истории?

– Не скажите, Жак… – протянул шевалье. – В этом происшествии, как ни крути, много тёмных пятен, идущих вразрез с логикой, но сие грозит обернуться долгими и совершенно излишними спорами, – он немного помолчал и продолжил: – Клянусь Гробом Господним, наше заключение очень не вовремя! Святые отцы страдают от полученных ран, шериф Баксвэра сходит с ума, а всё это навевает сильнейшую дрёму. Мне скушно! Будь это возможным, я бы заснул и не просыпался до самой зимы. Ко всему прочему, здесь скверно кормят!

Словно в ответ на жалобы моего друга за дверью послышались шаги, и кто-то звякнул связкой ключей. Спустя мгновение раздался скрежет замка, щёлкнул засов, и дверь темницы распахнулась. В полутёмном проёме показалась сгорбленная фигура одного из тюремщиков, который – к величайшему изумлению – принёс большую корзину, укрытую куском белого полотна.

– Добрый день, господа…

– Добрый? – изумился Орландо де Брег. – Да вы изрядный шутник, как я погляжу!

– Слава Иисусу Христу, – кивнул я.

– Во веки веков, – смиренно отозвался тюремщик и поставил на пол свою ношу.

Судя по ароматным запахам, заполнившим наш склеп, в корзине находились воистину королевские яства, способные раздразнить любого питуха [1] и обжору, а уж нам, седмицу прожившим на чёрством хлебе и воде, сам Бог велел насторожиться и начать принюхиваться к этим ароматам.

– Это вам передал мастер Гай Григориус, – добавил он.

– Святой человек! – воскликнул Орландо и подхватил корзину.

– Будь это возможным, он бы передал вам еду и раньше, но баксвэрский шериф, опасаясь вашего побега…

– Чёрт с ним, с этим тупоголовым пьяницей и бездельником! – перебил шевалье и начал выкладывать припасы на плащ, брошенный на пол темницы.

Вино в кувшине, пяток жареных цыплят, два жирных каплуна, приготовленных со всем уважением к обжигающим нёбо приправам, две копчёные рыбины, несколько хлебов, пучок зелени и свежая, исходящая нежным соком ветчина…

Когда мы закончили пировать, а от подарка остались лишь обглоданные кости, шевалье привалился к стене и облегчённо вздохнул:

– Ну вот, теперь можно и подумать. Как ни старайся, но скверно размышлять на пустое брюхо! Скверно и, даже не убоюсь этого слова, вредно! Человеческое тело, Жак де Тресс, не терпит пустоты! Ни в голове, ни уж тем более в чреве.

– Несмотря на заветы святых отцов, кои советуют держать тело в строгости, мне трудно с вами не согласиться, – признал я и допил вино.

– Святые отцы остались по ту сторону дверей, – заметил де Брег, – и уж точно не станут ломать себе головы над нашими грехами и напастями.

– Звучит не слишком весело.

– Увы, мой бедный друг… – шевалье посмотрел на окно и тихо добавил: – Ещё несколько недель, и нам станет тесно в этой темнице. Это скверно…

Его тяжёлый недуг был мне хорошо известен. Я видел, как этот храбрый и благородный дворянин, проклятый неизвестным чародеем, обращается в зверя. Да, он был оборотнем. Орландо де Брег… Оборотень из монастыря Святой Женевьевы, ставший мне другом.

Как говорил Агниус, мой монастырский наставник, да упокоит Господь его бессмертную душу: «Судьбу два раза не встречают!» Он был прав. Прав в своей неиссякаемой мудрости, которой щедро делился с новициантами Святой обители. Увы, этот почтенный старец был убит и нашёл упокоение на монастырской земле, где погребены уже многие, посвятившие свою жизнь служению Всевышнему.