Идущий в Иерусалим (сборник)
Шрифт:
Повел я его гумнами, чтобы скоротать генеральную линию подхода к магазину, с целью показать, где у нас тут народ повышает свое благосостояние и приобретает предметы сытости. Только по причине начальственности и избытка воспитания не позволяет, оказывается, Павлуше натура обычное наше вино употреблять. Так что из нашего магазина мы вышли пустые, и повел я его в дачный, где приезжие москвичи разные свои привычки выказывают. Очень даже приглянулся Павлику дачный, так уж расхваливал его, что во мне поднялись патриотические токи в сердечной среде. Понабрал он от широты души много разного в обертках с импортными буквами.
Предложил я ему присесть в лесочке на очень даже сказочном месте. Здесь у нас и пеньки разных
Уехал он к нам от тещи, чтобы, значит, сохранить ее очень даже нервную систему от потрясений, потому как образ его бытия напряженный и разнообразный. А работает он в милиции, приводя в трепет нарушителей спокойствия. Жена у него оказалась красавица со спокойным нравом, что сообщает их семейному сожительству устойчивость и благоприятное воспитание детишек.
После мы еще раз бегали за приобретением закусок, и еще… Тут ведь иногда как разговоришься, бывает, аппетит все богаче становится. Бегали мы, бегали, пока в его кошельке не обнаружился явный недостаток наличности. Пояснил он, что в настоящее время в отпуске отдыхает и завтра ему на работу, поэтому весь его бюджет успешно закончился.
Подумал он, подумал, пяточкой сандалета ямку в землице выкопал - и попросил у меня взаймы. Тут надобно пояснить, что живу я без разных излишеств, а платят нам очень даже обычно, то есть всегда хватает. Отчего же мне хорошему человеку да не одолжить? Вынес я ему свою наличность, и снова мы присели о бытии рассуждать. Когда и мое у нас кончилось, то пришлось мне для Павлика просить у Нилыча, но он уже извелся. Тогда пошел я стучать к Лине — она женщина самостоятельная и всегда имеет запасы.
Перед самым посошком говорит мне Павел, что, дескать, завтра он приедет с первого рабочего дня и обязательно вернет мне должок. Я сунулся было успокоить его, что нет, мол, никакой острой потребности, что у меня щей целая кастрюля и сухари всегда в мешочке суконном лежат. Только он ручкой меня остановил и сказал, что его слово – закон для населения, и все. А еще настоятельно советовал быть дома в период восемнадцати, чтобы мы с ним отужинали в честь новоселья.
Так вот мы с ним, досыта наобщавшись, усталые разошлись по комнатам, потому как кусок за кусочком, глоток за глоточком, а пришлось затяжелеть мне нутром. Да, только прилег, стучится Лина про соседа расспросить. Чтобы не раскрыть конспирации — человек все ж таки в структуре — намекнул, что очень уважительный и серьезный наш Павлик, а жена у него — просто основа семьи. Так и ушла Линочка озадаченная, вся в мыслях, думать, к себе, в семью.
Лина, а в полноте своей Капитолина Игнатьевна, считается у нас женщиной крайне самостоятельной и солидной, потому как имеет богатство наружности и нрав чисто генеральский. Однажды и мне от нее по загривку досталось. Прихожу как-то раз с работы и смотрю — замок мой подвержен насилию по причине взлома. Комнатка моя малость очищена от избытков богатства — это у нас бывает, ежели мужичкам не хватает, чтобы, значит, расстаться после общения с покоем в душе. Высматриваю, как бы мне замочек мой поспорее починить.
Только разгибаюсь, чтобы стоймя подумать — как по моей головушке, аккурат сзади, как танк проезжает — а это Линочка с кухни тазик с малиновым вареньем несет в свою комнатку для разлива по баночкам. Не успел я резкость зрения навести, а уж она еще парочку из нашего мужского населения в горизонталку опрокинула. Как вернулась ко мне способность любоваться красотой человеческой, так и рот открыл: богатства ее природные на манер морской волны вздымаются и колышутся, а тазик ее трехведерный с малиновым вареньицем — словно линкор по штормовым волнам курсом стратегическим следует — поперек не суйся, что ты!
Ну что за женщина наша Капитолина! Тут уж, как говорится, бюджетов на поддержание ее державной мощи никак не жалей — все что есть, на стол выложи, последний маринованный огурец разрежь — а женщину такую накорми досыта, потому как история всемирная худобы ее суженому не простит. Вот какая она у нас. Что быка шального осадит, что избу горящую единым вздохом своим без пожарной команды притушит. Одно слово – самостоятельная женщина.
Супруг ее по имени Олежек проживает при ней, как за крепостной стеной — только жизни радуется да хозяйке угождает. Правда, иногда у него случаются как бы сомнения, кто он сам — хозяин в доме, или, скажем, на правах слуги?.. Сомневается тогда наш Олежек, да громко так! Пока жена домой не вернется. А уж как при жене — сразу там у них спокойствие приходит и полное единодушие наступает. Бывает, идешь на кухню, или там в ванную мимо их комнатки, а у них для воздуху дверка приоткрыта, а оттуда песни такие плавные текут: про ягоды разные… Пристынешь так у дверцы их, с кастрюлей щей в объятиях рук, а оторваться нет ну никакой возможности: сидят наши супружники головка к головке — ровно голуби на чердаке — и выводят: «тыыы зашуууу-хариииила всюююю нааашу малииииину…» И радуешься за их крепкое семейное счастье прямо до слезок…
На следующий вечер иду я удовлетворенно с работы и вспоминаю про себя, что приглашен к торжественному ужину. Дай, думаю, ради такого случая цветочков куплю супружнице их да пряников детишкам. Так угадал, что ровно в период восемнадцати был при парадной белой рубахе с карманом и в полной готовности. Тут мне в дверь и застучали. Приоткрываю — Павел при форме с погонами. Залюбовался невзначай на форму властьимущую… А они: выходи, говорит, Платоныч, помоги, пожалуйста, машину разгрузить.
Спускаемся мы степенно, а во дворе — «козелок» с синей полосой стоит, и водитель за рулем. Открывает Павлуша заднюю дверцу и сурово приказывает коробки забирать. Мы втроем десяток этих коробок стали перетаскивать в апартаменты.
Как занесли, отпустил Павел водителя единой отмашкой, а сам присел чинно за стол и стал коробки внимательно открывать. В одной стояли бутылки с сургучом — это, говорит, мадера марочная. В следующей оказались палки колбасы копченой разной. Потом появились на столе большие такие синие банки с икрой осетриной. Еще — бутылки с буквами КВВК и ОС, банки с тушенкой, сгущенкой, балыки и конфеты в красивых коробках. Спрашиваю, откуда, мол, гражданин лейтенант, такое сильное богатство? А он вытаскивает пачку червонцев, дергает пальчиками и отдает мне должок. И задумчиво поясняет, что, мол, проехал парадом по вверенным ему объектам, и народ выразил ему уважение и радость по поводу окончания отпуска. Я, конечно, за человека обрадовался: это ж надо так работника уважать, по всему видно, что труд его нужный и многим людям пользу приносит.
А Павлуша приглашает присесть к столу, заставленному предметами уважения, и уж марочную мадеру, ужас за сколько, от сургуча высвобождает. Разлил щедро по стопкам, а сам банку икры черной отпирает и ложки достает, потом палку колбасы с наклейкой золотистой ножичком от пленки ловко эдак очищает и кивает: наваливайся, мол, соседушка, не робей. Пригубил я винца культурненько, — а оно мягонькое такое, икорки пол-ложки в рот закинул – а она маслом растекается по нутру, колбаской духовитой усугубил все это сверху… Закусил обстоятельно и хозяин. Потом подпрыгнул вдруг, переоделся в спортивное и давай музыку включать — много у него техники разной по всем углам стояло. Заслушался я музыкой-то, ох и звучная она оказалась, прямо со всех сторон голосами дышит, аж в грудь бухает и в ушах свистом отдает.