Шрифт:
Глава 1. Таверна
«Вчерашняя грибная похлебка с луковыми шкварками», — задумчиво оценил я засохшее пятно на старом прогнившем столе. Уже добрых десять минут я пытался оттереть его лоскутом ткани, что когда-то служил фартуком хозяину таверны. Таверны, где я работаю уже больше полугода.
За соседним столом сидела неприятная компания. Громогласный гнум с проплешинами в рыжей бороде что-то обсуждал со своим собутыльником — широкоплечим, высоким человеком.
— Мы здесь сидим уже полдня. Эхах! — гаркнул бородач и
— Ну не надо так уж… — ответил ему кудрявый человек с крючковатым носом, изо всех сил стараясь скрыть незримую дрожь в коленях. Одет он был по-крестьянски просто, но его широкие плечи облегали кожаные наплечники с железной шиповкой. — Это всего лишь два дня по твоим гнумским меркам.
«Вообще-то три», — ухмыльнулся я про себя образованности человека.
Осилив грозного врага в виде пятна от похлебки, я неспешно удалился на закрытую от посетителей кухню таверны. Скрип двери привлек внимание Борака — трактирщика. Он повернул свою лысую голову в мою сторону и многозначительно спросил:
— Хеллор, слушай… я не имею ничего особо против, но, может быть, ты все-таки спрячешь их, а? — кивнул в сторону моих ушей хозяин таверны. За его старым и морщинистым лицом чувствовалась искренняя озабоченность моим видом. А ведь не скажешь, что ему не более тридцати зим от роду. Слишком долго он проработал в этом месте…
— Борак, мы проходили это уже много раз. Твоя таверна находится в лесу Пояса Полувременья, а в сотне лиг отсюда столица альвов. Почему я должен скрывать свое происхождение? Да и ты же понимаешь, что я делаю это намеренно, — вздохнул я. От мысли, что Борака снова приходится ставить на место, мне становилось не по себе. — Ты всего лишь владелец этой затхлой таверны. Не забывай этого, хорошо?
С невозмутимым видом я кинул холщовую тряпку на стол и спешно удалился наверх, на чердак, что служил комнатой поколениям чернорабочих. Позади я услышал чертыханье Борака. И, судя по всему, он сплюнул на пол кухни своей же таверны.
— Чертов альв… — прошипел он мне напоследок в спину.
«Ну, вообще-то — полуальв», — подумал я и ухмыльнулся, радуясь своему обостренному слуху.
Борак проработал здесь уже почти пять лет. День его жизни в этой таверне длится всего лишь четыре часа, поэтому за пять лет службы Академии он постарел здесь на тридцать лет. Его срок подходил к концу.
Прогнившие половицы на чердаке отдавали запахом плесени. Врожденная предрасположенность позволяла мне ступать по ним бесшумно. Скрип двери на чердак, где последние полгода я провожу почти всё свое свободное время, прервал мои мысли. С ходу бухнувшись на тюфяк, набитый застарелой соломой, я почти сразу же уснул. Мгновенно засыпать в грязи, слякоти, холоде или палящей жаре: где брезгуют спать даже дворовые собаки — это то, чему я научился много лет назад.
Спал я ровно пятьдесят девять минут. Третий и последний раз за эти сутки. Биологические часы, которые я настраивал в себе долгое время, работали безупречно. Когда-то мне, как и большинству разумных существ Известного Мира в Айвале, для нормальной работы плоти и сознания нужно было как минимум шесть часов сна подряд. Но я переборол этот недостаток. Время — ценнейший ресурс в нашем мире.
При должном старании, подобные учения давались всем легко и в жизни пригождались повсеместно. Но, лутаров, или же новоприбывших учеников Академии Хронистов, никто не заставлял следовать правилам: не обязательно было учиться, стараться и всесторонне развиваться во благо непонятных Идей. Пожевывая гнумский табак, можно лежать на своей мягкой кровати и почитывать человеческие книги для развлечений. Чревоугодие, лень, похоть — запретов нет. И нет предела лени недалеких лутаров, которые так удачно, по их мнению, поступили в Академию. Их сытно накормят, напоят дорогими винами, оденут в хашаарские шелка и предоставят собственную комнату с белоснежной периной, набитой гусиными перьями. А потом для лутара наступит день расплаты. Точнее дни. И расплата эта чрезвычайно высока…
Я одним движением встал и накинул на себя замасленную накидку. На выходе из чердака схватил метлу и спустился в зал опустевшей таверны, где меня встретили тусклый полумрак и затхлый запах перегара. Похоже, крикливая компания покинула заведение не так давно. Этого я и ждал.
Как и полагалось трактирщику, Борак стоял у своей стойки и протирал полусгнившие деревянные чарки тряпкой, которой только что оттирал грязь со столов. Одарив меня не самым доброжелательным взглядом, он стал работать тряпкой еще усерднее.
Погода в это время года на распутье была пасмурной, но теплой. Стрекот насекомых и журчание ручья у подножья таверны доносились до моего острого слуха. С чувством начала нового дня, я приступил к своим ежедневным обязанностям. Подмел весь главный зал и очередной раз протер всё со столов с мыслью, что только больше размазал о них застарелую грязь. Жирную крысу в углу, которую я давно про себя прозвал Огрызком из-за оторванного уха, я успешно загнал метлой в дыру в деревянной стене. Денег на отраву от грызунов, что можно было приобрести у изредка проходящих караванов, трактирщик жалел.
— Еда! — из кухни вышла пышная кухарка Шеня и, брякнув тарелкой, положила ее на стол передо мной. — Пока гостей нет — ешь тут. Я тоже сейчас подойду, только замочу кастрюлю.
Отложив свою метлу в сторону, я с безразличным лицом сел за стол. На тарелке лежал чёрствый вчерашний хлеб; сыр, покрытый белым налетом; жидкая похлебка без мяса и стакан парного козьего молока. «Бывало и лучше», — подумал я и откусил кусок сыра с немного гнилостным запахом. Вот тебе и сыр с благородной плесенью. Год назад я мог позволить себе яства из перепелиных язычков и полувековые вина Владены.
— Ну что, Хеллор? О чем загрустил? — подсела ко мне Шеня. Ее круглое лицо озарила добродушная улыбка. Доказательством ее хорошего настроения служил отдаленный запах кислой сивухи и покрасневшие щеки. — Неужели не нравится моя фирменная похлебочка? Сегодня я для нее нарвала щавеля в лесу. А еще у купца приобрела непонятный табачок. Сорт называется лавровый лист, представляешь? Ты когда-нибудь такой пробовал? Гадость! Дымит странно. И, вообще, с него как-то нехорошо… — затараторила Шеня. Ее глаза загорелись праведным гневом.