Иерусалим правит
Шрифт:
— Окромя того, — говорит она, — он такая легкая мишень, верно?
Я немного жалею Симэна и поспешно добавляю, что, по моему мнению, наша история обеспечит самую мощную моральную концепцию, какая только возможна в современном кино, и все же она должна обращаться к сердцам зрителей. Мы дадим им романтику, зрелище, трагедию, смех, слезы, историю, которая не сможет не увлечь их, «послание, прославляющее современную любовь, что превосходит понимание и разум»! Это совершенно успокаивает режиссера, и он даже чуть заметно улыбается, когда миссис Корнелиус поглаживает его по руке.
Эсме возвращается с носовой палубы, где она сидела под зонтиком. Она прелестна как никогда — истинное воплощение возлюбленной моего детства.
— Мы говорили, каким замечательным будет наш фильм.
Я нежно целую Эсме в лоб.
Симэн поворачивается, чтобы уйти. Эсме останавливает его:
— О, да, Вольфи, дорогой, это сделает нас всех удивительно богатыми, и мы станем миллионерами. Я как раз думала, на что потратить деньги, когда мы вернемся в Голливуд. Сначала большой дом, да?
— Наш собственный Пикфэр [455] , - обещаю я.
И нас окружает столько необычного, что в моем сознании тут же рождаются образы — я чувствую даже запах роз, которые будут расти у нашего дома в Беверли-Хиллз. Мой корабль зовется «Der Heim». Это город с населением в сто тысяч человек — ремесленники, художники, профессионалы, интеллектуалы, ученые. Тонкие башни сияют ярко, как золото, ярко, как серебро, ярко, как закаленная сталь. Meyn shif ist meyn sheyvet, meyn shtetl [456] . Мой корабль — мой памятник Богу, мое воплощение Его воли, мое понимание нашей главной цели на Земле. И эта цель — вознестись, во всех смыслах, над Землей. Пусть их иссохшие руки поднимаются и опускаются в грязи и крови разрушенной планеты, где они жадно хватают ртами воздух и просят о быстрой смерти, потому что они убивают все живое и с такой великой охотой исполняют наказ своего повелителя, Сатаны. Наша боль отвлекает Сатану от его собственной. Не Христос, а Сатана заставляет нас страдать. А они этого никогда не поймут.
455
Мэри Пикфорд и Дуглас Фэрбенкс, самая известная супружеская пара Голливуда 20-х, жили в поместье, которое получило название от слияния их имен — Пикфэр.
456
Мой корабль — мой народ, мое обиталище (идиш).
Миссис Корнелиус говорит, что мне не надо так много думать об этих вещах. Она настаивает, чтобы я отвел ее в «Бленем армз», где она встречает друзей, школьную учительницу и священника. И, пока я пью дешевую водку, она доказывает, что мне следует позабыть о былых обидах на веселой вечеринке. Но я не хочу думать о вечеринке. Это просто не мое веселье.
Зной заметно усиливается, пока мы продвигаемся вверх по реке. Сухой жар пустыни не причиняет особого беспокойства мужчинам, но дамы считают его утомительным. Им не позволяют выходить на палубу в купальниках или летних платьях из-за волнения, которое обнаженные тела европейских женщин могут вызвать у матросов (не говоря уже о проплывающих мимо местных или случайных наблюдателях на берегу). Как заверяет профессор Квелч, мы привлекли бы к себе внимание — в худшем смысле, и последствия могли бы оказаться самыми неприятными — от грязных окриков до нападок имамов на дочерей Иезавели [457] . Имамы уже вызвали немало проблем в сельских поселениях, поддержав экстремистов «Вафд», которые убийствами и запугиванием многого добились в удаленных районах.
457
Иезавель — жена израильского царя Ахава (IX век до н. э.), богоотступница, тщеславная и властолюбивая женщина. Имя стало нарицательным.
Погода особенно раздражает миссис Корнелиус.
— Я потею как тшортова свинья, Иван. Мне надо найти местетшко похолоднее — вроде барной стойки в «Устричной комнате» на площади Пиккадилли. Англитшане не предназнатшены для такой поджарки.
Я высказываю предположение, что она перестанет обращать внимание на жару, как только мы снова возьмемся за работу. Наши отрывочные репетиции, обычно в пустом зале-ресторане, были скорее способом скоротать время; мы не думали о совершенствовании того, что и так казалось совершенным. Изучая наброски, таившие в себе великую силу, я думал, что вот-вот создам фильм, который сочтет выдающимся сам Д. У. Гриффит. Вернувшись домой, в Голливуд, я смогу с гордостью предъявить его — и больше никакой болтовни о «жуликах» и «ворах» не будет! Другие режиссеры станут сражаться изо всех сил, чтобы заполучить нас. Мы обретем такое же могущество, как «Юнайтед артистс». Анита Лус [458] почти мгновенно сделала Дугласа Фэрбенкса звездой. Почему бы и мне не сделать звездами миссис Корнелиус и «Айрин Гэй»? Возможности режиссера в подобных случаях всегда переоценивают. Эти хозяева студий убедили легковерных наблюдателей, что только они отвечают за все лучшее на экране, а в худшем виновны продюсеры и все прочие! Я считаю иначе. Ведь у продюсеров обычно гораздо больше здравого смысла, а сценаристы и художники по декорациям очень не любят попусту тратить время и деньги.
458
Анита Лус (1889–1981) — американская писательница, сценарист и драматург. Работала над сценариями ранних фильмов с Фэрбенксом, действительно принесшими актеру успех.
Но миссис Корнелиус пребывает в дурном настроении; на сей раз она никак не может успокоиться. Вдобавок, объявляет она, ей все меньше и меньше нравится еда. Если ей придется съесть еще одну рыбу, которая выглядит так, будто сама готова кого-то сожрать, — миссис Корнелиус станет вегетарианкой. На мой украинский вкус, еда превосходна. В Константинополе я привык к турецкой кухне, а здесь обнаружил, что египтяне многому научились у своих хозяев! Даже если Левант больше ничем не обязан туркам, он всегда должен благодарить их за брик и пастиллу [459] . Мое пристрастие к зерновым и бобовым тоже раздражает миссис Корнелиус; не чувствует она и любви к рису, особенно к рису с рыбой. Рыба без картошки — не настоящая рыба, настаивает она, так же как пирог без соуса. Молодые угри гораздо хуже, чем в Уайтчепеле, а такие шницели и бифштексы, уверяет она, в Олдгейте и Ноттинг-Дейле посетители просто об стену бы швырнули. Услышав это, профессор Квелч приоткрывает глаза и поднимается со стула, чтобы заявить: очень часто на шиллинг в Степни можно было поесть гораздо лучше, чем на пятерку в Вест-Энде. Конечно, если судить о еде по стандартам Мейфэра, наша покажется более чем приличной. С ностальгией вспомнив о любимых пирожковых и пивных, миссис Корнелиус спрашивает профессора, знает ли он «Сэмми» в Уайтчепеле. Она утверждает, что это местечко хорошо известно в Ист-Энде. Профессор Квелч смутно вспоминает о восхитительных отбивных и колбасах и выражает предположение, что ел в этом заведении неповторимых угрей.
459
Брик — блюдо тунисской кухни, обжаренное во фритюре тесто с начинкой. Пастилла — блюдо марокканской кухни, слоеный мясной пирог, традиционно приготавливаемый из мяса молодых голубей.
— Сэмми никогда не делал угрей. — Она хмурится. — У его были только пироги с картошкой, отбивные с картошкой, колбасы с картошкой. Лавка с угрями — это у Тэфлера, рядом. Мне у его никогда не ндравилось. А вы тшто делали в Ист-Энде, проф? Механикой занимались?
— Мой дядя интересовался мальчиками-сиротами.
Эсме, пожевывая соломку, непонимающе смотрит на берег, полускрытый пальмами. Мысленно она до сих пор пребывает в каком-то городском раю. Миссис Корнелиус справляется о знакомых, работавших в доках, но профессор качает высоко поднятой головой:
— Я не возвращался в Англию с довоенных времен, сага madonna [460] . Я даже не думаю, что есть из-за чего туда возвращаться. А вы как полагаете? Социалисты предают империю! Ирландия — это первый шаг.
— Ну, везде есть взлеты и падения, проф. — Миссис Корнелиус уже позабыла о своем недовольстве. Хотя еще рано, она потягивает джин. — Одна дверь закрывается, другая открывается. Тшто-то теряешь, тшто-то приобретаешь. Такова жизнь. — Она разводит руками.
— Я полагаю, что до войны существовали определенные стандарты и стоит их придерживаться, — почти злобно отвечает Квелч — словно Лютер, призывающий доброго Immaneus [461] на блудницу вавилонскую.
460
Дорогая мадонна (ит.).
461
Мартин Лютер (1483–1546) — христианский богослов, инициатор Реформации, ведущий переводчик Библии на немецкий язык. Immaneus — пребывающий в чем-либо, свойственный чему-либо. Одно из ключевых понятий в «Сумме теологии» Фомы Аквинского.
Но миссис Корнелиус с ним соглашается.
— Мир, однако ж, меняется, перфессор, и лутше меняться вместе с им. Все протшие варианты — просто безумие, не думаете? Я не против опять взглянуть, как там все. — Она ностальгически вспоминает о Лондоне, потому что нашла старые номера «Татлера» и «Плей пикториал» [462] в небольшой нише, служившей нам библиотекой и рабочим кабинетом. Миссис Корнелиус похожа на перелетную птицу, которая в определенное время чувствует инстинктивное стремление вернуться на родную территорию. — И тут встретша со старым майором Наем, со всеми его новостями. Я, знаете, потшти прослезилась.
462
«Плей пикториал» — английский театральный журнал, который издавался в Лондоне с 1902 по 1939 год.
Она в первый раз упомянула о вечере, который провела с майором накануне отъезда из Каира. Очевидно, он попросил ее ничего не говорить, и я уважал ее молчание.
— Най прибывает в Луксор? — Профессор Квелч настораживается. Моя дорогая леди? Это же парень из полиции?
— Не боитесь, проф. Он не явится, тштоб забрать вас домой. Социалисты не притшинят вам вреда. Он тут не из-за дури. — Она гладит Квелча по желтой щеке. — Костюмтшик-то пока не выбрали?
Назавтра был день рождения Симэна. Уступив общему требованию, швед разрешил нам использовать часть реквизита. Основные костюмы, предназначенные для ведущих актеров, остались неприкосновенными, но было много нарядов невольников и солдат — в них мы хотели облачить местных жителей, как только примемся за работу в Карнаке. В первой сцене нашего фильма древний город должен был ожить. Али-паша Хамса порекомендовал семейство опытных гипсолитейщиков, которые могли в точности воссоздать памятники Египта времен Рамессидов. Эта усталая земля руин снова расцветет. Так мы воздадим должное древнейшим архитекторам. Как удивятся местные жители, столкнувшись с собственным прошлым, которое возродится вновь! Но что они почувствуют — гордость или стыд?