Иерусалим правит
Шрифт:
— Никто просто не ожидал, что это понадобится. Как трудно прятать от солнца руки и лицо! Я очень быстро покрываюсь веснушками. Конечно, ваши женщины совершенно правы. Я прекрасно понимаю, насколько практична их одежда. Здесь одни только мухи чего стоят! Надеюсь, мой костюм не возмутил вас, сиди. Я и впрямь не ждала гостей. Но вскоре, конечно, станет холодно. — Она достала зеленовато-голубую кофту.
Я уверил ее, что хорошо усвоил западные обычаи и она могла положиться на мое понимание. Очень важно, заметил я, чтобы человеческие существа уважали друг друга. Пустыня превращает некоторых людей в настоящих зверей — я махнул столовой ложкой в сторону темных силуэтов гора, — но она также требует, чтобы мы ради выживания соблюдали правила этикета.
Синьорина фон Бек решительно согласилась со мной. Правила были ключом ко всему. Меня все больше впечатляла острота ее ума. Эта женщина оказалась близка мне по духу! Нас связывала общая политическая философия! Во всем, кроме внешнего облика, она была настоящим мужчиной! В точности походила на меня! Замечательный друг, особенно в сложившихся обстоятельствах. Когда мы потягивали кларет и рассматривали в последних лучах солнца взволнованное сборище бандитов, мне показалось, что она стала слегка кокетничать.
Ее интерес мне льстил, но не возбуждал меня. Самая мысль о прикосновении чьей-то плоти казалась почти отвратительной. Только Коля или Дядя Том могли успокоить меня. Ощутив мою сдержанность, она, конечно, стала проявлять еще больший интерес. Однако она была настоящей леди и не делала никаких намеков — ни словом, ни жестом (может, если только самые тонкие); я наслаждался возрастающим ощущением довольства. Мгновение казалось бесконечным. Я никогда не сталкивался с таким уникальным сочетанием чувств и обстоятельств. Я понимал, что это — истинная реальность.
Я пил третью чашку арабского чая, восхитительный аромат мяты подчеркивал еще более экзотические запахи, и мне показалось, что где-то слышится пение. Я напряг слух и всмотрелся в темноту, гадая, не поднялся ли просто порыв ветра, — но все-таки был абсолютно уверен, что уловил несколько нот из «Тристана и Изольды» [602] . Моя хозяйка продолжала беседу, а я по-прежнему пытался понять, откуда же исходит этот музыкальный звук, но гора, которые о чем-то спорили при свете факелов, своими воплями заглушали любой шум. Все они смотрели на ущелье, вход в оазис, как будто думая, стоит ли отступить или можно напасть с другой стороны. Оттуда, где они находились, наше убежище рассмотреть было нельзя, и они понятия не имели, какое именно подкрепление я привел.
602
«Тристан и Изольда» (1865) — опера Вагнера.
Синьорина фон Бек внезапно заговорила о Токио, где побывала пару лет назад с делегацией Лиги Наций.
— Нет сомнения, что в интеллектуальном отношении японцы выше прочих монгольских рас. И, конечно, расовая чистота столь же важна для них, как и для белых людей. Чистая кровь, по их словам, всегда одержит верх над смешанной.
Она была на пару лет младше меня, но казалась гораздо мудрее. Женщины часто достигают зрелости раньше мужчин. Я потом жалел, что не прислушивался к ней с должным вниманием. Это избавило бы меня от многих неудобств и опасностей в более поздние годы. Но тогда я думал о том, не изобрела ли она некую особую форму защиты — противоядие, которое должно было отвлечь меня от ее несомненной сексуальной привлекательности. Я, со своей стороны, был практически неспособен к простым разговорам. Я стал очень внимателен к мельчайшим деталям. Я держался настороже, как затравленный зверь. Я слушал ее; я слушал гора; я слушал все звуки пустыни, непрерывно пытаясь их понять, — и все-таки я, по сравнению с прежним состоянием, совсем расслабился. Я усвоил еще одну хитрость кочевых тварей — использовать в своих интересах каждое мгновение безопасности, каждый шанс отдохнуть.
И снова я подумал, что распознал в шуме ветра мелодию, возможно, арию из «Тангейзера». На сей раз я подал собеседнице знак и внимательно прислушался. Я начал подозревать, что это не просто болезненные воспоминания.
Она спросила, какой звук я уловил, но я покачал головой.
— Наверное, я слушал пустыню, — сказал я.
На нее это произвело впечатление, и некоторое время она ничего не говорила. Еще не было и девяти часов, и гора по-прежнему не могли принять решение. Я подумывал выстрелить из митральезы, чтобы поторопить их, но тут заметил, что некоторые африканцы вернулись в залитый светом лагерь и вытолкнули вперед пленника — бородатого мужчину, дико вращавшего глазами, босого, в порванном бедуинском бурнусе. Его руки были стянуты за спиной, изо рта у него торчала палка, привязанная так, чтобы он не мог говорить. Через мгновение я узнал графа Николая Федоровича Петрова. Он, как и обещал, стал первым белым, который попробовал воду Затерянного оазиса!
Теперь я понял затруднения, возникшие у гора.
Они не могли решить, представляет ли Коля какую-то ценность для нас. Если так, они обменяют заложника на что-то, спасут свою репутацию и с честью отправятся дальше. Мне оставалось только опустить на столик чашку, подойти к корзине, взять большую аварийную лампу и подать знак вождю в белом тюрбане.
— Уверен, — сказал я на своем лучшем арабском, — что произошло недоразумение.
Синьорина фон Бек присоединилась ко мне.
— Это ваш друг, шейх Мустафа?
— Слуга, — объяснил я. — Простоватый парень. Он ушел несколько дней назад. Он — сын белой женщины и немного знает русский язык. Вы говорите по-русски, синьорина фон Бек?
Она призналась, что выучила только несколько слов. Это означало, что я мог спокойно побеседовать с Колей.
— Мой дорогой друг, я намерен спасти тебя, — заявил я. — Но ты должен играть свою роль.
Я с радостью отметил энергичный кивок Коли, доказывавший, что он все еще сохранил остатки здравого смысла.
Тогда начались долгие переговоры с дикарями, которые, громко крича и задавая вопросы, попытались узнать, какую ценность представляет для меня Коля. Я понял, что они предлагают этого раба на продажу. Я сказал, что мне нужен крепкий парень, а их пленник с виду довольно слаб. Его бросили в пустыне? И почему ему заткнули рот?
Они заверили меня, что мужчина мускулистый и здоровый, настоящий верблюд, если речь идет о работе. Правда, теперь он немного перегрелся на солнце, но это никак не влияло на его ценность. Он непременно выздоровеет.
Переговоры уже набрали обороты, и я почувствовал, что смогу лучше всего помочь другу, если буду демонстрировать полное отсутствие интереса к торгу.
— Сильная собака для меня бесполезна, если она бешеная. Смотрите — у него пена изо рта идет!
Они тут же громко заорали, возражая мне. Это просто слюна — кляп у раба слишком плотный. Если мне не интересна покупка, они отведут его в Куфру и продадут там. Я ответил, что приехал из Куфры и не видел там людей, которые покупали бы для работы в полях сумасшедших бродяг. Я добавил, что в парня, наверное, вселился джинн. Иначе почему он связан, а рот у него заткнут? Пусть лучше бедное существо уйдет в пустыню и Бог позаботится о нем.
Нет, настаивали они, он будет работать. При свете факела они развязали веревки. Вынули изо рта Коли палку. Он забормотал что-то невнятное. Потом они копьями подтолкнули Колю к воде и остановились посмотреть, как он пьет. Затем его заставили принести в оазис бурдюки и наполнить их, что он проделал с некоторой поспешностью, в полной мере осознав важность игры. Он быстро ходил туда и обратно при свете костра. Он перенес дюжину мехов за раз. Я начал опасаться, что Коля станет работать слишком хорошо и тогда его хозяева поднимут цену до недосягаемых пределов.