Иерусалимский покер
Шрифт:
Каир поднялся на ноги. Он, покачиваясь, прошел в переднюю, вернулся с каменным ларцом и поставил его на стол. Он улыбнулся и протянул руку за картами. Мунк дал ему колоду, и Каир начал тасовать.
Что это? спросил Джо.
Ларец, сказал Каир.
Да уж вижу, что ларец. А почему каменный?
Их делали из камня, чтобы выдерживали удары времени. Его мне однажды дал Менелик. Он нашел его в королевской гробнице во время раскопок.
Ну и что в нем?
Прах и пепел.
Пепел чего?
Пепел сорокалетней беседы на берегах Нила. Длинные воскресные дни за вином и барашком со специями в грязном ресторанчике на открытом воздухе у Нила, бассейн, в котором плескались сонные утки, клетка, приютившая крикливых павлинов, которые без конца спаривались, и яркие
Конечно, сказал Джо, это мы знаем. Но пепел?
Это пепел двух друзей, которые встретились на египетском базаре в начале девятнадцатого века. Они тогда оба были молоды и едва вступили на разные пути. Один – черный раб, другой – английский лорд.
Джо тихо присвистнул.
У тебя там прах старины Менелика и Стронгбоу? Да.
Где ты его взял?
Просто пошел и взял.
И что ты собираешься с ним делать?
Ранней весной, когда Мунк уедет к Софии, я увезу этот ящик в Египет. Дождусь подходящего воскресенья и пойду в тот грязный ресторанчик на берегу Нила, где они вели свою беседу длиной в сорок лет, а если его больше не существует, найду похожий. Там я закажу вино и барашка со специями, наемся до отвала, откинусь на спинку кресла и скоротаю день, слушая, как беседуют Менелик и Стронгбоу. Я снова послушаю, как они рассказывают историю потрясающего Белого монаха Сахары и его девятисот детей, и ту, которая наделала шуму в Европе, историю Камня Нумы, который Стронгбоу закопал у входа в карнакский храм, и буду стучать по столу и требовать еще и еще вина и барашка, и буду вместе с ними реветь от смеха над этими старыми историями, над всеми этими чудесными историями. Как Менелик провозил труд Стронгбоу в Египет во чреве гигантского каменного скарабея, и как Стронгбоу бродил по Гиндукушу и возвращался, чтобы побродить по Тимбукту, и как Менелик строил просторный дом на вершине пирамиды Хеопса, и как он понял, что боится высоты, и вместо этого удалился от дел в саркофаг Хеопсовой мамаши, сжимая в руке увеличительное стекло Стронгбоу. И как Стронгбоу в конце концов нашел мир в холмах Йемена, в простом шатре дочери пастуха-еврея. Империи купленные и империи проданные, и неизвестный ученый, величайший мудрец своего века, бывший раб, настолько умный, что говорил на языке, исчезнувшем более тысячи лет назад; и молодой исследователь, который решил начать свой хадж длиною в жизнь с того, что оповестил весь мир о том, как он однажды полюбил в Персии. И все остальное, все чудесные старые истории, которые они рассказывали друг другу. Тогда им обоим было за девяносто, и они знали, что скоро уйдут. Они и ушли, почти одновременно, всего за несколько месяцев до Первой мировой. Все-все. Вино, еда и истории, которые никогда не кончались, потому что им все было мало.
Каир остановился. Он посмотрел на стол и медленно перетасовал карты.
А потом? спросил Мунк, помедлив.
А потом, к вечеру, придет время прыгать через перила в реку, как некогда они. И я вместе с ними в последний раз перепрыгну через перила и поплыву в последний раз, чтобы освежить голову или, может быть, чтобы просто порадоваться жизни. А когда я вынырну, в руках у меня больше не будет ларца. Я отдам его Нилу.
Каир торжественно кивнул.
В свое время я думал, что не это я повезу в Африку. Я думал, что повезу в Африку черный метеорит из Каабы, святая святых. Я хотел похоронить его в жирном африканском черноземе, чтобы арабы расплатились за черных рабов, которых в свое время вывозили из Африки. Но я увезу с собой только этот ларец и отдам его Нилу. Им обоим это понравилось бы, я знаю. И мне кажется, что это будет правильно.
Каир перестал тасовать карты. Он улыбнулся и положил колоду перед Джо. Джо взглянул на него и тихо присвистнул.
Так, это уже что-то. И все только потому, что эти двое научили тебя мечтать. Только поэтому. Я рад за тебя
Джо повернулся к двери.
Эй, а это что еще?
Они услышали, как куранты, приделанные к солнечным часам в передней, начали бить. Пока они били, в комнату шаркая вошел Хадж Гарун и начал рассеянно бродить туда-сюда.
Двенадцать раз, сказал Джо, когда куранты смолкли. Как раз девять вечера. Эй, постой-ка.
Куранты начали бить снова. Они пробили еще двенадцать раз, крякнули и повторили, крякнули и повторили.
Всего четыре раза, по разу на рыло. Богом клянусь, эти переносные солнечные часы ни грамма не упустили за те двенадцать лет, что мы здесь играем в карты. Вот это бизнес. Легкомысленное время вышло из-под контроля, как всегда в вечном городе. Хадж Гарун?
Старик остановился.
Пресвитер Иоанн?
Я тут просто подумал, мы, трое скитальцев, должны сегодня сыграть маленькую дружескую партию, чтобы ознаменовать приход нового года. Не хочешь ли ты занять свое место на вершине сейфа и послужить официальным наблюдателем?
Старик робко улыбнулся.
Что ж, если хочешь.
Хочу, все мы хотим. Не можем же мы сыграть маленькую дружескую партию, если нашего рыцаря-хранителя нет на месте.
Старик кивнул и медленно взобрался по лесенке на вершину высокого турецкого сейфа. Он уселся, разгладил свою линялую желтую накидку, поправил ржавый рыцарский шлем и перевязал зеленые ленты под подбородком. Потом он повернулся и уставился в несуществующее зеркало на стене.
Странники эпохи, объявил он. Путешественники, сограждане иерусалимцы, я готов.
Отлично, сказал Джо, просто отлично. Что ж, джентльмены, я с радостью принимаю оказанную мне честь, поскольку карты лежат передо мной. Посмотрим, как вам классический покер с пятью картами, ничего необдуманного и ничего случайного, сбрасываем по три. Всего одна партия, так что сделайте умные лица; вот они, родимые.
Джо сдал карты, и они с Мунком погрузились в изучение раздач. Каир, как всегда, и не прикоснулся к своим. После некоторого размышления он решил сбросить первую, третью и пятую.
Постой-ка, неожиданно сказал он Джо. Ты не объявил ставки.
А зачем? Мы же сегодня играем просто дружескую партию. Ночь перед Новым годом, просто символически. Не стоит деньгам переходить из рук в руки.
Не пойдет, твердо сказал Каир. Я так в покер не играю. Если ты не будешь ставить, поставлю я.
Да? И что ты поставишь?
Коз Мусульманского квартала, сказал Каир.
Мунк и Джо взглянули на него.
Тех, что предназначены для содомии, торжественно добавил Каир. Джо заухал, а Мунк безудержно рассмеялся.
Да что ты, Каир, детка. Что ж ты нам раньше не говорил, в чем тут дело? Ну да ладно, дружеская партия – и я только рад буду предложить свою дружескую ставку. Да, ну-ка посмотрим. Ставлю коз Христианского квартала. Мясо. Что оставляет тебя не у дел, Мунк. Есть ли тебе чем подсластить наше варево? Или ты собой настолько не владеешь, что и сказать ничего не можешь?
Мунк все еще смеялся, вытирая слезы с глаз.
Козы Еврейского квартала, смог он выдохнуть наконец. Молоко.
Хорошо, сказал Джо. Даже лучше, чем просто хорошо. Это похлеще, чем играть на глупые деньги. Какой вообще прок в деньгах в вечном городе? Никакого, вот что я вам скажу. Здесь противоречие в терминах, вот что. В вечности деньги не нужны. С другой стороны, вечный город всегда серьезно нуждается в товарах и услугах, и не в последнюю очередь потому Хадж Гарун почти всю свою долгую жизнь удовлетворял именно эту потребность. В Священном городе услуги нужны больше, чем где бы то ни было, и это факт. Особенно если вспомнить обо всех этих паломниках, и все эти армии-завоевательницы, и просто любопытных, которые всегда стремятся к вершине горы, чтобы оглядеться и полюбоваться видами.