Иешуа, сын человеческий
Шрифт:
Осталось лишь твердо определиться: проводить ли оба ритуала, либо избрать один из них.
Колебался Иисус недолго. Остановил свой выбор на крещении водой, ибо знаком был этот ритуал Израилю благодаря Иоанну, которого так и назвали в народе — Креститель. И тогда все сомнения отпали, так как положительного виделось в замысле больше, чем отрицательного. Во-первых, само крещение как бы закрепляет веру человека в то, что проповедует он, Иисус; во-вторых, за ним, Иисусом, потянутся последователи Иоанна Крестителя, которые, в конце концов, примут то новое, что он проповедует: веру в себя, не внешне показную, к какой приучили
Иисус решил двинуться вниз по Иордану, в пути же определиться со своими учениками, разложив им все по полочкам.
А дело было в том, что между учениками все чаще возникал разговор о том, кто из них более весомый среди них, иногда переходящий даже в горячие споры. Иисус знал об этих разговорах и спорах, но делал вид, будто ничего особенного не происходит. Он ждал момента, хотя и понимал, что затягивание с разрешением противоречий чревато взрывом. А нужен ли ему сейчас громкий скандал? Не повлияет ли он на его популярность?
Вполне понимал Иисус и истоки разногласий, конечная цель приближения к нему с тем, чтобы занять более высокое место среди двенадцати: он — царь Израиля, они — при нем. Но они еще не знают своей истинной миссии, им, по всему видно, еще не сказано ничего даже намеками, их об этом оповестят позже, и тогда — полное разочарование, а возможно, даже ненависть к нему, Иисусу.
Такая вот назревала драма. Хотя до нее еще не так близко. Иисус, однако, предвидел ее и винил в этом себя одного: зачем было говорить первозванным, что он рода Давидова? Обнадеживать избранных, приглашая следовать за собой, можно, конечно, но рано или поздно необходимо все же открыть им правду.
И еще он хотел, чтобы до того, как узнают они истину о своем предназначении, так привязать к себе, так увлечь Живым Словом Божьим, чтобы они безоглядно продолжали начатое им даже после его искупительной смерти.
«Устроить тайную вечерю. Прежде того, как двинуться вниз по Иордану».
Повод для начала откровенного разговора дали братья Зеведеевы Иоанн и Иаков. Иаков без всяких околичностей попросил Иисуса:
— Учитель, устрой так, чтобы мы, братья, сидели бы на трапезах один по правую твою руку, другой — по левую. Мы стоим того. Мы — верные твои помощники, будем такими и впредь, если особенно ты станешь нас отличать.
— Я завтра скажу вам свое слово на вечерней трапезе, — ничего не пообещав конкретно, ответил Иакову Иисус.
Он, естественно, сам уже выделял из двенадцати учеников двоих, но среди них Иаков не значился. Лучшими Иисус считал Симона с Иоанном. Симон — натура цельная, хотя ум наивный, легко поддается как надеждам, так и разочарованиям, но Симон обладает деятельной энергией, он способен вести за собой других силой своей деятельной воли. Иного склада Иоанн. Замкнут и в то же время кипучий энтузиаст. Иисус иногда называл его сыном Грома. Иоанну была свойственна духовная интуиция, которую он, в силу своих возможностей, пытался обосновать, поэтому казался замкнутым, ибо всегда был сосредоточен в самом себе, и Иисус понимал, что именно он, молчаливый созерцатель и мыслитель, более всех проникся до самых глубин его, Иисуса, идеей. Именно его Иисус считал наиболее значимым своим последователем. Симон станет краеугольным камнем созданного им, Иисусом, духовного здания, Иоанн понесет высоко Живое Слово Божье…
Но об этом Иисус скажет им в свое время, сейчас же этого делать нельзя ни в коем случае. Если он проповедует равенство и братство людям, в среде его учеников должны царить, как притягательный пример, эти самые равенство и братство.
Разговор с братьями Зеведеевыми произошел близ Вифсаиды, где Иисус в те дни проповедовал и откуда, спустившись по Иордану к Галилейскому морю, намеревался проплыть по нему за Тивериаду, куда он так и не желал входить, чтобы не привлекать внимания к себе Антипы Ирода, а оттуда уже начать призывать к крещению духом через воду. И чтобы не привлекать к тайной вечере особенного внимания, он попросил Марию Магдалину и Сусанну приготовить для них трапезу на опушке апельсиновой рощи, самим же удалиться.
Женщины, всегда охотно исполнявшие любую просьбу Иисуса, на сей раз удивились, привыкнув уже к тому, что Иисус всегда с ними откровенен, порой даже более, чем со своими учениками. Это удивление, однако, не повлияло никак на их исполнительность. Они все сделали так, как попросил их кумир, и Мария Магдалина с поклоном уведомила его:
— Все готово, учитель, к трапезе твоей и учеников твоих.
— Не осуждайте меня, подруги мои, но сегодня мое слово только для ушей учеников моих.
— Мы поняли это.
— Вот и ладно.
Когда возлегли вокруг войлока, покрытого еще и льняной скатертью, на которой бугрились горки хлеба, стояли сосуды с вином, разложены были отварная и вяленая рыба, а из фруктов — финики, виноград и мандарины, Иисус заговорил:
— Вечеря тайная. Сказанное здесь не разглашается даже по принуждению. Я хочу слышать от вас всех обет умолчания.
— Клянемся, — разнобойно ответили ученики, не понимая пока что чего ради такая клятва, что нового скажет им учитель их.
А Иисус помолчал, словно собираясь с мыслями, после чего заговорил довольно резко:
— Братья Зеведеевы попросили меня держать их возле своей правой и левой руки, я обещал им ответить, и я отвечаю: нет никого, кто оставил бы отца, дом, или братьев, или сестер, или мать, или жену, или детей, или земли свои ради меня и не получил бы ныне во время сие, среди гонений, во сто крат более и домов, и земель, и всего иного, что имел, а в веке грядущем — жизни вечной. Дать же сесть у меня по правую или левую руку — не от меня зависит. Тут кому что уготовано.
Иисус испил из кубка вина, закусил хлебом и рыбой, обдумывая за это время следующие слова и ожидая, не выскажут ли свое мнение об услышанном ученики. Те, однако, молчали. Прикидывали, должно быть, кому из них все же выпадет такое достоинство — приблизиться к учителю своему, кому из них уготован особый почет. Им даже хотелось именно сейчас услышать это из уст учителя.
Не дождались. Иисус заговорил не о том, на что они уповали:
— Вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, над князьями же властвуют вельможи их. Но между нами да не будет так. А кто хочет быть большим между нами, да будет вам слугою, а кто хочет быть первым между нами, да будет всем рабом. Вы все для меня равны. Мы должны жить одной жизнью, одной семьей. Чашу, которую я пью, будете пить и вы, имущество наше и казна станут у нас общими. Распорядителя же имуществом и казной изберем теперь, на этой вечере.