Иезуит
Шрифт:
— Зачем некоторых, мы все идем! — единодушно вскричали присутствующие.
— Ты был не прав, друг мой, — сказал Бомануар. — Предприятие, на которое ты идешь, одинаково близко сердцу всех каменщиков, так же как и твоему. Нельзя не сочувствовать желанию сына освободить отца.
Карл искренне поблагодарил всех, и лицо его, хотя еще на нем видны были следы грусти, уже начинало принимать оживленное выражение, а в глазах засветился луч надежды.
ПРИ ДВОРЕ ФРАНЦИСКА I
В то время как интриганы употребляли
Тогда еще не существовало Тюильри; короли Франции жили в Лувре, где были сосредоточены все сокровища искусства. Франциск I превратил дворец в настоящий музей. Король был постоянно в долгах; он всегда нуждался в деньгах для фантастических замыслов, войны и любовных похождений. Франциск I имел удивительную способность находить деньги там, где их вовсе не было. Записки художника Бенвенуто Челлини о придворной жизни Франциска I и его времяпрепровождении чрезвычайно интересны. Главным образом обращают на себя внимание отношения короля-куртизана к красавице Диане, разыгравшей роль благочестивой перед дофином и в это же время бывшей любовницей короля-отца; и то и другое в угоду отцов иезуитов.
Диана де Брезей известна в истории королевских куртизанок. Она была необыкновенно красива, хитра, кокетлива и бесстыдна до наглости. Бесхарактерный волокита Франциск I, живший для женщин и умерший за одну из них — за красавицу Ферониер, — понятно, должен был находиться под обаянием одуряющих чар Дианы, этой сирены, которую знатоки сердца человеческого, иезуиты, выбрали орудием своей цели.
В данный момент мы войдем в покой красавицы фаворитки и послушаем ее беседу с августейшим любовником.
— Вот как, мой милый повелитель, — говорила, улыбаясь, Диана, — вы делаете честь ревновать меня?
— Черт возьми, герцогиня, — отвечал Франциск, — что же вас тут удивляет. Вы так прелестны, и даже корона менее дорога мне — Бог меня прости, — чем ваши атласные ручки, иногда меня ласкающие. Когда я не вижу вас — я не живу! И вы хотите, чтобы я не был ревнив, да разве это возможно? Король Франциск I, как известно, очень любил мадригалы, и некоторые из его сочинений, как, например, «Послание к г-же Агнессе Борель» попали в историю. Поэтому галантный король и при сем удобном случае разразился комплиментами красивой фаворитке.
— Право, вы ошибаетесь, ваше высочество, — отвечала Диана, — при дворе есть много женщин гораздо красивее меня…
— О, с этим я не могу согласиться, — отвечал страстный любовник, — вы не только красивейшая женщина французского двора, но и целого мира.
— Будто бы? Ваше высочество, — продолжала сирена, — а мне казалось, что вы осчастливили вашим благосклонным вниманием некоторых придворных дам.
Стрела попала в цель. Куртизанка намекала на интригу короля Франциска с герцогиней де Шатору.
— Черт возьми, — вскричал он, — знаете, Диана, если вы дали клятву сердить меня — вы вполне в этом преуспели! На мое пламенное чувство любви к вам вы
— Из любви ко мне? — вскричала Диана. — Право, это любопытно; благоволите, ваше высочество, объяснить мне.
— Очень просто, мне иногда приписывают то, чего я и в мыслях не имею.
— Будто бы?
— Разумеется.
— Но, ваше высочество, согласитесь же, что вы очень галантный государь…
— О, герцогиня, я иначе не могу себя вести. Если бы я не дарил некоторым мимолетным вниманием других женщин и был бы хорош только с одними вами, вообразите, что бы сказали при дворе и в целом Париже?
Диана от души расхохоталась.
— Право, вы так мило защищаетесь, мой очаровательный повелитель, что судья и менее снисходительный, чем я, простил бы вас.
— Но, герцогиня, — продолжал король, — вы забыли, что обвиняемой, прежде меня, явились вы.
— Но, ваше высочество, вы не имеете никаких оснований посадить меня на скамью подсудимых.
— Напротив, обвинение есть, и очень сильное, — сын мой — принц Генрих, вчера был у вас и долго разговаривал с вами.
— Но, ваше высочество, в моем общественном положении я не могу не принимать в моем доме принцев Франции; я никак не отвергаю факта, что его высочество удостоил меня посещением. Если бы я захотела скрыть этот визит, я бы не приняла принца с официальной пышностью, он мог прийти ко мне по потайной лестнице, а не по парадной, не сопутствуемый громким возгласом мажордома: «Его высочество монсеньор — дофин Франции».
— Но вы не можете отвергать того, что сын мой признавался вам в любви и клялся отомстить сопернику, если он его узнает?
— И этого я нисколько не отвергаю, но тот, кто передал вам наш разговор, напрасно не сказал, что я отвечала на объяснения в любви вашего сына.
— Нет, мне этого не сказали, и мне было бы очень любопытно знать, как вы приняли его объяснения.
— Я ему отвечала, что Диана де Валье, вдова наместника де Брезей, честная женщина и что такой она останется на всю жизнь и, что даже блестящая корона не в состоянии была бы заставить ее нарушить свой долг. Но вы знаете, Франциск, все это была ложь, — продолжала со слезами на глазах куртизанка. — Я не была ни честной девушкой, ни верной женой, ни добродетельной вдовой. Мою честь, мою верность и добродетель я пожертвовала одному человеку, которого люблю больше всего на свете, и этот человек меня обвиняет! — вскричала она, заливаясь слезами.
Если бы Диана не была так прекрасна, ее доводы едва ли убедили бы короля, но обворожительная красота сирены, ее глаза, полные слез, сделали свое.
Августейший любовник упал перед ней на колени.
— Простите, божественная Диана, — молил он, покрывая ее руки поцелуями. — Я виноват и сам не знал, что говорил. Можно ли вас осудить за то, что ваша необыкновенная красота кружит всем головы! Чем виноват мой сын, этот бедный мальчик, если вы произвели на него такое же впечатление, как и на меня? Простите — я был грубый эгоист. Скажите, что я должен сделать, чтобы ваши прелестные глаза снова мне улыбались?