Игнач Крест
Шрифт:
Тут вновь заиграли варган и кувички, глухо забили бубны, затрещали деревянные ложки, и все пустились в пляс кто во что горазд. Ряженый с лошадиной головой скакал верхом на палке, размахивал кнутом и ударял им тех, кто подворачивался под руку, заставляя плясать все быстрее и быстрее. Наконец многие в изнеможении попадали на лавки. Тогда ряженые скинули звериные головы и шкуры, рыцарь еще раньше узнал в медведе Евлампия, козой оказался Митрофан, конем — веселый парень Кузьма, сестрич [84] Трефилыча — сын Устиньи, с улыбкой до ушей, чудищем — здоровенный рыбак Миша. Он взял со стола чару в полведра, Дарья и Устинья одновременно наполнили ее до краев кануном, варенным из ячменного пива.
84
Сестрич —
— Кто не хочет умереть от жажды в Новом году, пусть выпьет за него! — провозгласил Миша и осушил чару в один присест, вызвав восхищенные возгласы, а Трефилыч любовно похлопал сына по плечу.
Все это окончательно вывело из себя Афанасия.
— Ах вы, нечестивцы! — возвестил он. — Дьявол прельщает и отвлекает вас! Все вы падки к пьянству, волхвованию и злым играм — к трубам, скоморохам, гуслям, сопелям [85] и всяким делам неподобным! На праздники не должно больших пиров затевать, пьянства надобно бегать. Горе пребывающим в пьянстве! Особливо на пост!
85
Сопели — дудки.
Тут прогудел Евлампий:
— Ты, Афанасий, один у нас такой праведник да трезвенник, а твоя братия пуще нашего выпить любит. Не зря говорят, что если пригласите монаха в свой дом или иного причетника и захотите его угостить, то больше трех чаш не давайте ему. Нельзя, мол, слуг божьих до срама поить. А попробуй их удержать…
— Ты на нашу братию напраслину не возводи, — еще больше взъярился инок. — Думаешь, я не знаю, что ты до сих пор идолища поганые в лесу прячешь да жертвоприношения им устраиваешь?!
Возмущенный Евлампий вскочил со своего места, Афанасий тоже. Еще немного, и дело дошло бы до драки. Тогда вмешалась Александра и обратила все в шутку:
— Ну вы, петухи бойцовские, скоро настоящий петух прокричит, и нам всем надобно будет в поход идти. Давайте лучше попросим Игната Трефилыча спеть нам были старинные или рассказать что-нибудь из своей жизни.
— Давай, Трефилыч, поведай нам, как ты в Иерусалим ходил со каликами перехожими…
— Как аж до Печоры добирался!
— Нет у нас во всем Новгороде певца супротив тебя, Игнат! — поддержали Александру многие голоса.
— Про мои походы вы все уже много раз слышали, лучше пусть наш дорогой гость рыцарь Иоганн о себе расскажет, о своих встречах да приключениях, о том, что самое важное в его жизни было, — возразил Трефилыч.
Однако Иоганн не согласился.
— То, о чем ты рассказать просишь, старик, со мной сейчас происходит, — сказал, задумчиво глядя на Дарью, Иоганн. — Давай сперва ты, а потом уж я…
Трефилыч провел тыльной стороной ладони по губам, расправил усы да бороду, обвел всех ясным светлым взором и запел неожиданно высоким и чистым голосом былину про Ставра Годиновича.
Давно это случилось с новгородским боярином, сотским [86] Ставром Годиновичем, когда привез его за какие-то провинности в Киев Владимир Мономах и заточил в свой подвал. Уж лет сто прошло. Много что изменили певцы, передавая из уст в уста это сказание, пока услышал его Игнат Трефилыч. Действие давно перенеслось во времена деда Владимира Мономаха — Владимира Красное Солнышко, столь любимого сказителями. Все, кроме Штауфенберга, поняли, почему именно эту былину стал петь Трефилыч, и нет-нет да посматривали на боярышню Александру свет Степановну.
86
Сотский — должностное лицо.
Пел Трефилыч однотонно, возводя глаза к потолку.
Тут велит она искать коня доброго На ту уздицу на тесменную; Седлает коня во касожское [87] седло, Подтягивает двенадцать подпруг шелковых, Надевает на себя кудри черныя, А на ноги сапоги зелен сафьян; Подпоясывает палицу [88] тяжелую Да подстегивает свой тугой лук, Что тугой свой лук ведь разрывчатый; Называется она грозным послом Из дальние земли из хазарские…87
Касоги (черкесы) — один из древнейших народов Северного Кавказа.
88
Палица — дубина с утолщенным концом.
Трефилыч перевел дух, набрал воздух в легкие и вновь затянул:
То не темная туча подымалася, То не вихри по полю повеяли,— Подымалась Ставрова молода жена Со своею свитою великою Ко славному городу ко Киеву…Все внимательно слушали, хотя знали этот сказ с самого детства.
…Доносили князю про грозна посла. Уж и больно тут князь запечалился Со княгиней своей Апраксеевной.Трефилыч исполнял старину всегда один, говорком, нараспев, не спеша, ровно, бесстрастно, с редкими изменениями скорости пения и напряжения голоса, не отвлекая от содержания былины, а, наоборот, вызывая какой-то благоговейный интерес к событиям отдаленных времен.
…Тут возговорил, промолвил Владимир князь Потихоньку княгине Апраксеевне: — Ой ты гой еси, княгиня Апраксеевна! Я ли грозного посла проведаю: Заставлю его боротися С моими богатырями могучими.— В ту пору прилунились в Киеве Удалые бойцы, добры молодцы: Алеша Попович, Илья Муромец, Кингур богатырь Самородович, Сухан богатырь сын Дементьевич, Самсон богатырь Колыванович, Да еще ребята Хапиловы. Выходили все во широкий двор. Становились в ряд двенадцать человек; А того ли посол не попятился: Первого он хлестнул в голову, А другого хлестнул промеж ребрами, А третьего хлестнул поперек хребта. Остальные же все разбежалися.Это место в былине доставило особенное удовольствие. Некоторые стали громко выражать свой восторг, радуясь победе новгородки над киевскими богатырями, но на них все зашикали, и Трефилыч продолжал петь:
Говорил князь княгине Апраксеевне: — Глупая ты, княгиня, неразумная! У те волосы долги, да ум короток; Называешь ты богатыря бабою; Такова посла у нас еще не было.— А княгиня с князем заспорила: — Эй ты, ласковый сударь, Владимир князь! Да не быть сему послу грозному, А быть Ставровой молодой жене. У ней белое лицо, словно белый снег, А ланиты у ней словно маков цвет, А пальцы на ручках тонешеньки.