Иго во благо

Прокопьев Сергей

Один раз баб Зин приехала в Омск вся больная, язвы на ногах. Говорит мне:

– Вообще умираю.

Я, добрая душа, вызвался:

– Давай полечу твои ноги.

Когда при лечении руки ставишь, начинаешь ощущать, как движется энергия по кругу: из одной руки выходит, проникает в объект лечения, затем входит в другую, проходит через тебя, снова из той же руки выходит к объекту… Здесь из одной руки выходит, в другую не идёт, как ни пытаюсь. И холод. Ощущение, которое называю поцелуй покойника – тепло уходит-уходит. Когда бабушка

Августина умерла, мне было десять лет. На кладбище прощались с ней, февраль, мороз под тридцать. Поцеловал бабушку в лоб, и на губах осталось ощущение ледяного холода.

Болезнь баб Зины не по зубам оказалась мне, пошёл к Максимычу, договорился – завтра баб Зину приведут к нему на приём. Распрощался с Максимычем и отправился к себе домой. Еле доехал, с превеликим трудом поднялся на пятый этаж. Пьяный и пьяный. Жена дверь открыла, а я будто два стакана водки выпил – язык еле ворочается. Силы из меня, как воздух из шарика, вышли – сдулся до нуля.

На следующий день более-менее восстановился, приезжаю к родителям, вот те раз – умирающей баб Зины в помине нет.

– Где? – спрашиваю. – В больницу увезли? Совсем свалилась?

Оказалось, здоровее всех живых. Уметелила на другой конец города. Максимыча посетила, и все хвори как рукой сняло. Вот, думаю, что значит, дело мастера боится. Вчера баб Зина при смерти была, сегодня полетела, аки птица. Поставил Максимыч болящую на крыло. Выхожу за калитку, смотрю, Максимыч в нашу сторону движется. Да не Максимыч, тень от него. Всегда живчик, здесь еле ноги переставляет.

Озираясь, спросил шёпотом:

– Бабки твоей нет?

– Куда-то, – говорю, – упорхнула уже. Так хорошо полечил её…

Максимыч плачущим голосом:

– Саша, не приводите её больше, не надо. Меня учила лечить одна умная женщина. Прожила сто лет. Говорила: «Бойся чёрных людей». Твоя бабка чёрный человек. Я стал лечить, с меня всё, как в яму, ушло. Обычно, чайку попью, минут десять посижу и восстанавливаюсь, следующего пациента принимаю. Бабка утром у меня была, сейчас вечер, я ещё не отошёл. Видишь?

И поднимает руки, а они у него ходуном ходят. Бешеный триммер.

– Ладно, – говорю, – скажем, что ты уехал.

Максимыч обрадовался:

– Скажите-скажите! И не скоро вернусь.

Баб Зину в Казахстане наши родственники нахваливали, мол, такая искусница. У брата Ильи жена Света подходит к своей калитке, вдруг чувствует, с лицом что-то, выхватила зеркальце из сумки, а у неё не лицо, а луна в период полнолуния, расплылось ни с того ни с сего. Побежала к баб Зине:

– Ой, спасай, помогай!

Та давай ругаться:

– Это Валька, дрянь такая, сделала, колдунья чёртова, сейчас сниму.

У них в селе насчитывалось три знахарки, конкурирующие друг с другом. Баб Зина воск отлила, «порчу» сняла. Луна лица бесследно у Светы исчезла.

Одним словом, есть подозрение: сама «делала», а потом сама же и лечила. Чем не бизнес.

С баб

Зиной мне повезло, загруженность на работе не позволила брать у неё уроки. В эту болотину не встрял. Хотя баб Зина усиленно подтягивала к себе, мол, передам опыт целительства. Поделюсь всем, что только сама знаю, ничего не утаю. Будешь всегда при деньгах и уважаемым человеком.

Глава пятая

Ангелы из сна

Кроме баб Зины в тот памятный год познакомился с женщиной, на двенадцать лет младше моей жены, имя то же – Марина. У обеих отцы – Василии Николаевичи. Обе одеваются со вкусом, у одной и другой гуманитарный склад ума, но и предприимчивость деловая. Параллелей много.

С той самой первой встречи с Мариной проскочила между нами искра. После неё дым пошёл коромыслом.

Мама до смерти простить себе не могла: сама любовницу сыну в дом зазвала.

Марина походила на одного из ангелов из сна, того, который приблизился к окну. Со вторым позже тоже довелось встретился. И не один раз.

Жена быстро почувствовала – у меня роман на стороне.

Сказал ей:

– Да, немного увлёкся, но это, временно, не бери в голову.

Даже попросил разрешения в театр с Мариной сходить.

Само собой – «взяла в голову».

Ума много не надо, представить, что творилось у жены в душе. Какое-то время сдерживалась, терпела, надеялась – перегорю, перебешусь.

Затем начались скандалы. Жена не из тех, кто будет безропотно сидеть в уголочке, платочком слёзы утирая. По всем законам конспирации и диверсионной деятельности принялась вести слежку.

Я снял Марине квартиру на Лермонтова, утром выхожу оттуда в бодром настроении, что за напасть? Все четыре колеса моей машины проколоты. Огляделся, ни у одного автомобиля, рядом стоящего, нет дырявого сюрприза, все целёхонькие, лишь моя небесной синевы «тойота» полностью обезножила. То есть, удар нанесён адресно.

На дворе в разгаре лето, я весь в белом. Даже туфли светлые. Пришлось пиджачок сбрасывать, доставать ключи и заниматься далеко не конторской работой… Часа два провозился. Колесо сниму, тащу на вытянутых руках, чтобы рубаху, брюки не измазать, в шиномонтажку. А там метров пятьсот. Так четыре раза.

Вторая акция была направлена сугубо на Марину. Пока я был на работе, жена на Лермонтова нагрянула с моей мамой. Прихватила свекровь для увеличения ударной силы воздействия на разлучницу. Мама сама рвалась обличить последнюю, приютила её у себя дома, а она, бесстыдница, в ответ на доброту влезла в чужую семью… Марина ушла в глухую оборону. Нападающая сторона, как ни давила на звонок, как ни колотила в дверь руками и ногами, как ни шумела, Марина не открыла. В итоге только что и удалось – мстительно нацарапать на двери большими буквами короткое и обидно для любой женщины слово. С тремя восклицательными знаками.