Иголка любви

Садур Нина

— В Новом Афоне жили ученые люди. Они написали книги. Может быть, там мы прочтем, как имя Марии?

Тоня думала, вот я жила свою жизнь. Муж у Тони был пьяница. Тоня устала жить от пьянства и драк. Но муж не сдавался и пил. Все его знали, пьяницу. Тоня от него убежала с маленькой дочкой. Этот пьяница-муж подрался с друзьями, такими же пьяницами. Они пробили ему голову молотком. Тоня думала, что муж умрет, но вместо этого ему вынули все осколки костей и впаяли в дырку черепа пластинку. Тоня думала — это же трудная операция, хорошему человеку не всегда достанется, а этому мужу-пьянице сделали пластинку. Он пришел, стал показывать. Тоня ему сказала: «Если б врачи знали,

какой ты, они бы не стали стараться. Ты у такой маленькой дочки последнее забираешь и никого не жалеешь». Тоня взяла дочку на руки, хотя он и кричал, что больше не будет, но Тоня хлопнула дверью навсегда. Тоня была красивая женщина и снова вышла замуж. Новый муж оказался очень хороший человек, он работал и никогда не жаловался, он помогал соседям, он был немножко хмурый, потому что уставал все время трудиться, но ночью, ложась спать, Тоня клала голову на грудь нового мужа и слышала твердый стук его неослабного сердца. Тоня прожила с ним всю жизнь, выдала замуж дочь, родилась внучка. Тоня жила хорошо. Однажды в старости пришли и сказали: «Твой муж-пьяница умер. Пойди простись». Тоня думала: зачем мне идти? Пришла в больницу, он нигде не жил, и ему негде было лежать после смерти. Говорят — вот он, ты его не узнала. Ей показали мертвого старичка. Тоня сказала: «А у него есть пластинка в голове?» Ей сказали: «Есть». — «Поверните его», — попросила Тоня. Ей повернули его, и Тоня узнала пластинку. Пластинка была молодая, на облезлой голове. Тоня спросила: «Ее не выколупнут для другого человека?» Ей сказали: «Нет». Тоня даже расстроилась — вот пропадет пластинка. Опять этот мертвый пьяница забирает себе, а хорошему человеку, может, не достанется. Тогда ей сказали:

— В чем его хоронить?

— А что у него есть? — спросила Тоня.

— Ничего у него нет, — сказали ей.

Тоня отдала пьянице костюм нового мужа, он сам согласился: «Отдай». Тоня похоронила одинокого пьяницу. Под землю ушли костюм и пластинка. Тоня сказала хорошему мужу: «Мы с вами прожили жизнь, вы меня не обижали. Вы отдали свой костюм пьянице. Отпустите меня странствовать». Муж сказал: «А внучку Наташу будут ко мне приводить?» Тоня сказала: «Вы ей родной дедушка получились. Обязательно». Тогда муж сказал: «Иди, Тоня, странствуй».

И Тоня ушла.

Тоня хотела знать, куда тянется жизнь? Куда она тянется все-таки? Кроме внуков, конечно, посадки деревьев и добрых дел. Куда она тянется? Всем своим протяжением — вот куда?

Тоня даже боялась, что ей так думается. Но мысли никуда не уходили, и Тоня шла за Валей. Тоня видела большую Валю, как она весело плещется в морской стихии и свет воды играет на Валином теле веселыми бликами. Тоня знала, что Валя три раза заглянула в лицо смерти. И собственный Валин сын жестоко ушел в неизвестность. Но Валя не испугалась ни смерти, ни пропавшего сына. Валя плавала в морской стихии и смеялась рядом с молчащей Марией, и свет воды прыгал по ним обеим.

Тоня посмотрела на красоту мира. Нерусские горы стояли в голубой дымке. Тихое, смеялось море. Легкие ветерки прикасались к Тоне. И Тоня думала: неужели? И сейчас? И каждое мгновение жизни? Тоня боялась докучать Ему, потому что раньше, когда она была красивая, как вся красота мира, она не думала о Нем, а теперь побежала за Ним, и теперь она не знает — видно ли ее, Тоню? Да, Валю видно. Валя смелая в жизни, она знает все правила, она спокойно спит ночью, охраняясь одной лишь молитвой, идет не уставая, и Вале нету преграды. Валя вела Тоню к святым местам и говорила:

— Терпение. Все, что ты просишь, Он тебе даст. Только проси, не перестань.

Тоня боялась думать: а вдруг Его

нет? Но потом вспоминала молодую пластинку в мертвой седой голове и робко просила:

— Возьми его в свое Царство, если можно.

Царство было синее и высокое. Она не знала: можно молиться за такого пьяницу? Но вот Валя вела впереди обожженную солнцем Марию и говорила: «Да. Оно открыто. Идем».

Ведь мы нашли Марию, у моря она лежала. Мы промыли ей раны, сняли коросту, нажевали ей хлебца, чтоб ела. И она осталась жить снова. Может быть, она уже не хотела, открывала глаза, закрывала, но мы были с ней все дни, пока она не встала. Сколько же на ней было следов, где она была? Валя ее полечила, промыла. И стали идти.

— Ноги болят, — сказала Тоня.

— Мария, не иди быстро! — крикнула Валя. Но Мария не слушалась, убегала вперед.

— Мария, а вот у меня хлебушек, — позвала снова Валя. — Вот он лежит у меня, хлебушек наш.

Мария лениво вернулась, встала неподалеку, хмурая, села ждать.

— Не могу я больше солнцем идти, — сказала Тоня и заплакала.

— Иди садами, — сказала Валя. — Поверху. А мы будем низом тащиться.

— У меня не получилось, — сказала Тоня. — И так и так плохо. На таком солнце я умру. А садами идти нетрудно — не зачтется.

Валя покачала головой:

— Ты не права, Тоня. Мы бы все шли садами, если б Мария могла отойти от моря. Мы же идем с Марией, потому что она не знает, а мы знаем. Разве можно ее бросить?

— Нет, не можем, — сказала Тоня и посмотрела на Марию.

Мария сидела, ждала, смотрела на море. Тоня отвернулась от моря и посмотрела назад — туда, вверх, на сады.

— Те монахи давно умерли, — сказала Тоня. — Кругом совсем другие люди.

Валя молчала.

— Я не это хотела сказать, — сказала Тоня. — Я знаю, во мне нету силы.

— А в ней есть? — показала Валя на Марию. Тоня опять посмотрела на Марию. В ней не было силы.

— Иди садами, — сказала Валя. — А вечером будешь спускаться к нам.

— Если б шли нормально, сели бы на электричку, — сказала Тоня. — А то у меня в глазах чернеет.

— Мы бы на электричке давно уже приехали, — согласилась Валя.

— Если б мы опять были молодые, было бы хорошо, — сказала Тоня. — Мы теперь знаем, и были бы молодые, красивые в красоте мира. А мы вон какие.

— Такое еще будет, — сказала Валя, — мы будем красивые в красоте мира.

— Ничего я не увижу, — сказала Тоня, — ни кипарисовую аллею старинных монахов, ни монастырь, выбитый прямо в скале.

Тогда Валя села с ней рядом и стала молиться.

Но Тоня совсем легла и начала умирать.

Тоня открыла глаза и стала видеть небо. Оно было легким и тихим. Рядом шептали море с Валей, Мария постукивала камушком. От садов шли запахи. Внизу все время шла жизнь. Вверху был один свет, и там никого не было. Но Тоня не стала говорить этого Вале, потому что ей еще далеко идти и ей надо вести нищую Марию по такому солнцу. Солнце было везде, и там, где-то, с другой стороны, шел терпеливый странник из Палестины. Тоня уже не увидит его.

Валя не знала, что делать теперь. Тоня легла умирать, а Мария пошла и не слушалась больше. Валя пошла за Марией, просила остаться, но Мария уходила, тогда Валя стала сильнее молиться и повернула обратно, к печально-недвижной Тоне.

Шла. Всегда лежала вода. Было ясно. Верх смотрел, как идет. Знала — верх смотрит, вода смотрит. Стали идти за ней две старенькие. Несли за ней хлебушек. Захочется хлебушка — старенькие давали. Всегда рядом вода, и верх, и хлебушек. Старенькие ходят медленно, сердилась на них, убегала.