Иголка любви
Шрифт:
— Не говори такого!
— А пусть они не шумят тогда! А то они людей гробят.
— А где же твои паровозы? — громко сказала Оля.
— Вот они. В этой коробке. Надо дорогу собрать. Давай собирать.
— Давай.
Собрали дорогу.
— Теперь ставь вагончики. Дай я сам!
— А светофоры?
— Вот у меня светофоры. Поехали!
— Что ж ты на красный-то едешь?
— Ты не понимаешь! Поехали! Внимание! Следующая станция Сочи!
— Подождите, я опоздала в свой девятый
— Мы не можем ждать. Догоняйте на самолете!
Оля — ж-ж-ж — полетела догонять.
— Ура! Мы вас догнали.
— Стоянка три минуты.
— Мы успели. Уселись. Поехали.
— Следующая станция Сочи!
Тала вошла:
— Мы рапанов вывариваем. Костя, пойдем смотреть.
— Костя, не ходи, они очень воняют.
— Пойдем, их достают из ракушек, они завитками.
— Воняют, — сказала Оля.
Костя сказал:
— Я не пойду, я этих рапанов сто раз видел.
Тала сказала:
— Я буду играть.
— Играй, Тала, — сказала Оля.
— Пусть эта уйдет, тогда я буду играть.
— Ну, это уж нет, — рассердилась Оля. — Сама уходи. К своим тарапанам.
— Ты что, она ж маленькая! — изумился Костя. — Ей надо играть.
— Ах так! Ну и играй со своей Талой.
— Я быстро! Поехали! Следующая станция Сочи!
А ночью пошел в уборную, Оля шаги узнала, включила свет, лежит, он поскребся в сарайчик.
— Ну зайди.
— Ты лежишь одна и не спишь.
— А ты ляг со мной, полежи, я усну.
— Мама будет искать.
— У меня головка болит.
— Сильно болит?
— Да.
Он заволновался, не знает, как быть. Топчется, босиком, в одних трусах.
— Я свет потушу, твоя мама не догадается.
Встала, потушила свет. Повела его за руку. Положила к себе.
— Нас заругают, — сказал мальчик.
— Нет, — сказала она.
— Тебя будут ругать, — догадался он.
— Это ничего, — сказала Оля.
Тогда он обнял ее за шею:
— Сейчас перестанет головка.
Мигом уснул.
Она лежала тихонько, чтоб не спугнуть, потом немного подвинула его руку со своего горла, чтоб было можно дышать, и лежала так, сторожила, как он спит, щекотно ей в шею. Чуть-чуть отодвинулась от него — очень горячее тело (перекупался, начало простуды). Он заплакал во сне, схватил ее сильно, до удивления, чтоб близко была. Больше не отодвигалась.
Утром не поняла — грохот, обвал — мы падаем в пропасть? Дом наш за ночь сполз и повис над бездной? Спасают имущество с риском? Смотрит — рядом с ней спит чужой мальчик, рот приоткрыт, подрагивает от усердия сна. Бледненький, странно ведь — южный ребенок, а бледненький, зеленоватый какой-то.
— Детка мой, сынка моя! Бросил ты бедную маму! Постелька твоя холодная стоит одна без тебя навсегда!
«А
— Костя, проснись, тебя ищут.
— Может, он куда забежал?
— Да куда же он забежит в пять утра? Украли ребенка. Черные здесь рыскали мужики!
— Надо еще поискать. Вдруг он в уборной?
— Только что были! Ну что вы такое! Нигде его нету! Нигде!
— Костя, проснись, твоя мама кричит.
— Сердце мне вырвали, звери! Деньги возьмите, все забирайте, отдайте ребенка!
— Костя, сейчас же проснись!
Оля его ущипнула. Она страшно рассердилась — вся улица проснулась, один он спит.
— Отдайте хоть мертвого! Тельце родное отдайте! Хоть волосочки, что там осталось от него — все отдам, золото есть, отдайте мне хоть волосочки!
— Костя, как дам сейчас! Ну-ка проснись!
И вдруг все затихло. «Все смотрят сюда», — она поняла и закрыла глаза.
— Спят. Обои. Целые.
— Боже мой! Пустите меня.
— Постойте, постойте здесь, не кидайтесь так, они не убегут.
— Мама, а я и не сплю! Я нарочно лежу, чтобы ты меня нашла.
— Ой, мой ребенок, мой бедный, собачонок ты, как твой отец! Сучка, вылазь, ну-ка вылазь! Не лежи рядом с ним! И ты сам отодвинься.
— Мама, я не вылезу, ты будешь драться.
— Буду.
— Мама, а у Оли головка болела.
— Убью ее на х…
Костя захныкал:
— Она еще спит.
— Пусть глаза откроет сейчас же!
Оля открыла глаза.
— Я тебя убивать не буду. Ради того, что ребенок нашелся живой. Ты не молчи, не смотри на меня так. Я с тобой сделаю культурно, даже бить я тебя не буду.
Олю связали.
— А я думаю, что она паровозиками играется…
— Знаете что, что ее вязать-то? Нас же много, и так отведем.
Стали развязывать. Разозлились — туго стянули узлы, трудно развязывать, дали парочку тумаков.
— И молчит, ты смотри, молчит! Еще смотрит!
— А что она сделала?
— Как это?!
— Нас спросят, что она сделала?
— Она лежала с ребенком. Тем более с таким. Ладно, там разберутся.
— Скажем: лежала с ребенком. Повели.
— Прощай, Костя!
— На тебе светофорчик!
— Я тебе дам ей отдавать светофорчики! А ты не смей с ним прощаться! Прощаться они еще будут! Прощальники!
Она оглянулась прощально, нечаянно увидела ту женщину с киселем. Та глазами глядела на Олю, как ребенок на бабочку. Вспомнила вкус земляники. Горячие плечи подруги.
Вели в милицию, но на полдороге бросили, всем хотелось уже на море. Одна Гала пыталась вести ее в милицию, дрожа и темнея от гнева. Но Галу оторвали от Оли и оттащили, молчащую от непосильной ярости.