Игорь Саввович
Шрифт:
– Вы видели, Игорь Саввович, каким вышел из кабинета Старков? – спросил Левашев, возвращаясь по левой дорожке к столу. – Вернее, не вышел – выбросился… Вы его видели?
– Да.
– Он не кричал: «Бездельники! Заелись!»
– Кричал.
Левашев остановился, пальцы руки пошевеливались в кармане.
– Ему нельзя помочь: поздно, преступно поздно! – сказал он. – Старков – явление новое, малоизученное… Под аплодисменты зала, умиляющегося от одного факта, что на трибуну поднимается простой рабочий человек, Старков демагогически разносит в пух и прах министерское начальство. Всех уличает во всех смертных грехах, обвиняет в бесхозяйственности, а сам ежегодно – заметьте, ежегодно! – получает новый комбайн, в два
Левашев снова остановился, повернулся, пошел к столу.
– Мало-помалу выяснилось, что Старков считает врагами, – первый секретарь загнул один палец на левой руке, – начальство всех мастей – раз, гнилую интеллигенцию – два, заводских рабочих, которые под дождем не мокнут, – три, партийное руководство, которое развело демократию, – четыре, и на пятое – «понастроили себе кабинеты». На Олимпе только один – комбайнер Старков! – Левашев считал шаги, это было видно по напряженным бровям. – Каждый год новенький комбайн, гектар огорода, дом из пяти комнат, преподнесенный в дар совхозом, черная «Волга» в бетонном гараже, гонорары за статьи, которые пишет для Старкова «гнилая интеллигенция», путевки в южные санатории, заграничные поездки…
Он возвращался к столу сосредоточенный, с вертикальной морщиной на лбу.
– Игорь Саввович, у вас никогда не бывало вот такого ощущения вседозволенности, пьянящей раскованности, сиятельного могущества? Будьте искренни, пожалуйста, и даже не торопитесь… – Он добавил: – Сегодня, правда, очень тяжелое бюро…
Первый секретарь думал об Иване Ивановиче Карцеве, он думал о нем – теперь это было ясно – все последние дни, где бы ни был и чем бы ни занимался, и сейчас еще раз проверял на Игоре Саввовиче свои долгие размышления о гаражном деле, тесно связанном с понятиями границы власти, правда власти, опасность власти, тяготы и обязанности власти…
– Мне чуждо все то, о чем вы говорите, Кузьма Юрьевич, – сказал Игорь Саввович. – Если начистоту, то я довольно снисходительно отношусь к власть имущим, сравнительно легко подчиняюсь, но чувствую неловкость и даже некую брезгливость, когда мне приходится осуществлять собственную власть. Если я вас правильно понимаю, вы на меня не обидитесь…
Теперь они играли, как говорится, на равных, хотя было трудно понять, откуда пришла уверенность в этом к Игорю Саввовичу. Оттого ли, что Левашев хорошо и просто улыбался, или оттого, что Игорь Саввович почувствовал естественность своего присутствия в этом кабинете и неторопливого разговора.
– И вы, конечно, как многие молодые технократы, считаете, что степень некомпетентности в годы научно-технической революции увеличивается по мере возрастания власти? – заинтересованно подхватил Левашев. – Притом возрастание происходит чуть ли не в геометрической прогрессии? Не так ли?
Игорь Саввович усмехнулся.
– Эта точка зрения несправедлива уже потому, что попахивает абсолютной истиной. Нет, скорее всего приемлемо биологическое толкование… Если рождаются поэты, сапожники и солдаты, отчего не рождаться лидерам? – Он сделал паузу. – Что касается вашего вопроса о вседозволенности власти, то мне и в голову никогда не приходило, что я – власть. Мне об этом всегда напоминали, чтобы я, как уже говорилось, неохотно командовал… Учтите при этом, что техническое руководство я не отношу к разряду власти в обычном ее понимании. Пример: управляющий Николаев и главный инженер Валентинов. Первый – воплощение власти, второй – техническое руководство, интересное
Левашев остановился возле стола, оперся левой рукой, не мигая, смотрел на Игоря Саввовича. В молчании прошло, наверное, полминуты, затем первый секретарь, видимо, соглашаясь с самим собой, удовлетворенно кивнул.
– И все-таки, Игорь Саввович, вы технократ, – сказал Левашев. – И в этом качестве неоригинальны, если даже не плететесь в хвосте. В споре физиков и лириков чаша весов качнулась в сторону лириков.
Первый секретарь выпрямился, сунул в карман и левую руку.
– Власть, власть! – с непонятной интонацией проговорил Левашев. – Давайте-ка, Игорь Саввович, мысленно поменяемся местами. Вы первый секретарь Ромского обкома партии. Несколько лет назад после долгого и внимательного изучения вы обращаетесь к бюро с предложением рекомендовать первым заместителем председателя облисполкома одного из замечательнейших людей области – Ивана Ивановича Карцева. Он умен и честен, нечеловечески работоспособен, добр, знает, как. свою спальню, область, скромен и принципиален. Одним словом, Иван Иванович Карцев – явление исключительное. – Левашев шагал себе и шагал. – Вы не ошиблись! За короткое время Карцев выводит из отстающей в преуспевающую целую отрасль хозяйства, накапливает материал для резкого скачка еще одной отрасли… Иван Иванович Карцев завоевывает уважение и любовь товарищей по работе, находясь в самом расцвете сил, приобретает максимально рабочую форму…
Левашев остановился.
– И вот однажды выясняется, что его зять и дочь построили гараж на месте детской площадки, связались с преступником-рецидивистом. Мало того, зять, будучи несуразно пьяным, ввязывается в драку, и через сутки город и область говорят, что Карцев незаконно построил дочери гараж, зять Карцева – пьяница и драчун, чуть не убивший безвинного человека. Письма и жалобы идут в обком, в «Правду», в ЦК партии.
Левашев стоял посередине узкой дорожки боком к Игорю Саввовичу, лоб был надвое разрезан морщиной, правая рука в кармане замерла.
– Вы первый секретарь обкома, товарищ Гольцов! Решайте судьбу Ивана Ивановича Карцева. Помните, что ему давно за пятьдесят, что никакого специального образования, кроме партийной школы, он не имеет. Потеряв место в облисполкоме, Иван Иванович будет вынужден работать завотделом в каком-нибудь райисполкоме, да еще и не городском, так как городской промышленности не знает… Ну, решайте вопрос, первый секретарь обкома Гольцов! Ваше слово – последнее и решающее в этом случае слово… Не тяните, а принимайте решение. Вон на том стуле обычно сидит ваш тесть. Сейчас он, безупречно честный человек, смотрит в пол… Принимайте решение, товарищ Гольцов!
Игорю Саввовичу было холодно, дрожащие руки пришлось зажать между коленями.
– Молчите? Хорошо! Еще подбросим поленьев… На место Карцева назначить некого, сегодня у него в руках все нити управления двумя отраслями промышленности… Ну, решайте, товарищ Гольцов! Члены бюро уже выступили, и голоса разделились – вы остались решающим голосом… Поднимайтесь, говорите, члены бюро могут понять ваше молчание как растерянность и нерешительность. Вас же зовут «хозяином», «шефом», «первым», «самим». Вы член ЦК, вы говорите от имени ЦК. Начинайте!
Эти было не наказание, это была кровавая расправа. Игорь Саввович коленями стискивал руки, лоб обильно вспотел, смотреть в гневное и яростное от боли за Карцева лицо первого секретаря он не мог, поэтому смотрел только на пустой стул, на котором скоро, через пятьдесят минут, будет сидеть, опустив глаза, Иван Иванович Карцев. Что стоили переживания Игоря Саввовича, мальчишки, труса и фрондера, перед тем, что ожидало отца Светланы? Мелочь, копейки, мокрые от кваса, на которые квас куплен.
– По-прежнему молчите! – Левашев сердился. – Ну, убивайте, убивайте собственного тестя молчанием, продолжайте в том же духе!