Игорь Святославич
Шрифт:
Вышеслав подавленно молчал. Ефросинья стояла рядом с ним, но она была другая, чужая…
— На тебе вины нет, — вновь заговорила Ефросинья, — не казни себя. Просто судьбой нам суждено порознь быть. Вкусила я сладости на ложе с тобой, только обернулась мне та сладость горем горьким. От людей мы, может, и утаили бы грех свой, но Господь все видит и наказует. Одного сына я уже потеряла, не хочу другого потерять. Игоря поганые пленили. Может, и Владимир в плену.
— Может, — чуть слышно отозвался Вышеслав.
Они
— Быть бы мне кукушкой, полетела бы я ветру вслед над полем Половецким, — задумчиво промолвила Ефросинья, — отыскала бы в кочевьях поганых супруга и сыночка милого. Коль живы они, рядом бы оставалась в какой-нибудь роще, а нет… — Ефросинья чуть слышно вздохнула. — Улетела бы в дальние дали куда-нибудь за реку Дунай, за горы Угорские. И осталась бы там навсегда.
После краткой паузы Вышеслав произнес, сам не зная зачем:
— Во время сечи у речки Каялы ветер стрелы наши в сторону сносил, а половецкие так и нес тучами на полки наши.
— А я ведь и раньше на эту стену поднималась, когда Игорь только в поход выступил, — призналась Ефросинья, заглянув Вышеславу в глаза. — Молилась, чтоб поход ваш удачным был. Чтоб во время битвы солнце глаза вам не слепило, не томил вас зной и ветер дул в спину. Как язычница молилась Яриле и Стрибогу.
Ефросинья вдруг сама прислонила голову к плечу Вышеслава.
Так и стояли они на забороле недостроенной стены из свежеоструганных бревен, охваченные чувством печали и покаяния.
…Наблюдая, как смерды разгребают огромное пепелище на месте княжеского терема, Вышеслав одновременно беседовал с мастеровыми, приехавшими из Чернигова по повелению Святослава Всеволодовича возводить в Путивле новый терем. Святослав даже заплатил строителям вперед из своей мошны.
Работы продвигались медленно, так как рабочих рук не хватало. Недавно закончилась жатва, а надо было озимые засеять, да и смердам самим успеть до зимы отстроиться: в иных деревнях все избы сожжены половцами, в иных — половина.
Внезапно на двор, заваленный черными обугленными бревнами, въехал всадник в малиновой шапке и красном плаще. Ярким одеянием он сразу привлек внимание Вышеслава, а когда наездник спешился, воевода и вовсе от изумления открыл рот.
— Ян, ты ли это? — воскликнул Вышеслав. — Да откель же ты, родной, взялся?
— Бежал из плена, Вышеслав Бренкович, — широко улыбаясь, ответил юноша.
— Да ну?!
— Ей-богу! И князь со мной.
— Что?! — Вышеслав боялся поверить своим ушам. — Игорь
— Тоже, — кивнул Ян. — И Тороп бежал, конюх княжеский. Помнишь его?
— Где же теперь Игорь? — Вышеслав нетерпеливо схватил Яна за рукав.
— В Новгороде-Северском, — ответил тот. — Князь послал меня за супругой своей и за тобой, воевода. Омеля Оверьяныч рассказал князю, что ты жив-здоров. Так что собирайся в путь!
Сборы Вышеслава были недолги. Своего у него было лишь сапоги и оружие. С одежкой добротной Епифания помогла, приодела из мужниного платья. Коня тысяцкий Борис дал.
Недолго собиралась и Ефросинья.
Кроме гонца Игорь прислал в Путивль легкий возок для Ефросиньи и пятерых дружинников для сопровождения.
В тот же день выступили в путь. В городке Глухове устроили ночевку. Там стояла сотня киевских дружинников, оставленная Святославом на случай нового вторжения степняков. От сотника Вышеслав узнал, что киевский князь оставил сильные отряды воинов также в Рыльске и Курске.
Такая забота об Игоревой вотчине тронула не только Вышеслава, но и Ефросинью.
Был вечер, когда возок и сопровождавшие его всадники добрались наконец до Новгорода-Северского. Княжеский замок на горе был облит розовато-красным светом далекого заката и казался чертогом сказочного волшебника.
Вышеслав нетерпеливо погнал коня вперед по извилистым узким улицам, расположенным на склоне обширного холма. Редкие прохожие жались к заборам, шарахаясь от всадника, нещадно погонявшего своего скакуна.
Вот и ворота крепости, темные, будто зев пещеры. Стража сурово наклонила копья.
— Куда прешь! — раздался окрик.
— Из Путивля! Грамота князю Игорю! — выкрикнул Вышеслав, проезжая в детинец.
На теремном дворе к Вышеславу подбежали челядинцы, принять коня. Подошли еще какие-то люди, среди которых Вышеслав узнал богатыря Омелю.
— Тебя и не узнать, друже! — воскликнул Вышеслав, тормоша Омелю за плечи. — Вырядился, как истый боярин!
— Так я теперь гридничий как-никак, — ухмыльнулся Омеля. — Князь мне даже невесту прочит из именитой семьи. Не одному тебе боярствовать.
Правда, в зазнайстве добряка Омели было больше шутливости, чем спеси.
Подбежавшие стражи указали на Вышеслава:
— Вот ломится напропалую! Молвит, что из Путивля к князю.
— Знаю, — важно кивнул Омеля. — Князь давно его поджидает. — Он подтолкнул Вышеслава к теремному крыльцу: — Иди! Игорь тебя ждет не дождется!
В теремных покоях все так же стоял запах хлебного кваса, свечного воска и старинных ковров, висевших на стенах. И царил полумрак в любое время суток. Вышеславу показалось, что он не был здесь целую вечность и столько же времени не видел Игоря. Каким он стал, пройдя через поражение?