Игорь Святославич
Шрифт:
Влажно заблестели печальные очи Ефросиньи, заволновалась ее грудь под вызолоченной бебрянью княжеского платья. О ней вел сказ седовласый гусляр:
Ярославна рано плачет в Путивле на стене, приговаривая: «О ветер, ветрило! Зачем, господине, веешь ты навстречу? Зачем мчишь стрелы половецкие на своих легких крыльях на воинов моего милого? Зачем, господине, мое веселье по ковылюНе удержалась от жалобного всхлипа Агафья. Ольга смахнула со щеки слезу изящным пальчиком. В очах Василисы застыло страдальческое выражение.
Игорь в эти мгновения взирал не на гусляра, а на Ефросинью.
Вышеслав заметил, какие были у него глаза! Так смотрят лишь на самого дорогого и близкого человека!
Вот гусляр-сказитель сменил тональность своего голоса, переходя от скорби к радости:
Прыснуло море в полуночи, идут смерчи тучами. Игорю-князю Бог путь указывает из земли Половецкой в землю Русскую, к отчему золотому столу.Сын Узура встрепенулся, услашав и о себе в песне:
Погасли вечером зори. Игорь спит, Игорь бдит, Игорь мыслью поля мерит от великого Дона до малого Донца. Коня в полночь Овлур свистнул за рекою; велит князю разуметь, что не быть Игорю в плену! Кликнула, стукнула земля, зашумела трава, вежи половецкие задвигались. А Игорь-князь поскакал горностаем к тростнику и белым гоголем на воду. Вскочил на борзого коня и соскочил с него серым волком.Последние слова песни были весомы и торжественны:
«Слава Игорю Святославичу, буй туру Всеволоду, Владимиру Игоревичу! И Святославу Ольговичу!» Здравы будьте, князья и дружина, борясь за христиан против нашествий поганых!Когда смолкли гусельные струны, Игорь обратился к гусляру:
— Кто ты и откуда, друже?
— Родом я из Путивля. Зовут Перегудом.
— Сам измыслил песнь эту?
— Нет, княже. Песня народом сложена, а мне ее пересказал один монах-книжник.
Игорь встал из-за стола.
— Не думал я, что обо мне в народе песнь сложат, да еще столь дивную! Прими от меня в знак благодарности, старче.
Игорь поманил к себе огнищанина и что-то шепнул ему на ухо. Огнищанин удалился, но вскоре вернулся со связкой собольих шкурок.
Гусляр изумленными глазами глядел на богатство, брошенное к его ногам.
— А это тебе от меня, старинушка! — воскликнул Всеволод, срывая с шеи золотую гривну.
— Возьми дар и от меня, добрый человек. — Владимир снял с пальца золотой перстень.
— И от меня! — вскочил Святослав Ольгович с плащом в руке.
Не остались в стороне и женщины. Ефросинья подарила гусляру серебряную чашу. Агафья — серебряный образок. Ольга — золотую цепочку. Даже половчанка Анастасия оторвала от своих монист две золотые монеты.
Суздальский посол пожелал узнать, не согласится ли гусляр отправиться вместе с ним ко двору князя Всеволода Большое Гнездо.
— Князь мой охоч до песенных творений, — сказал посол.
Перегуд еще думал, растерявшись от обилия столь дорогих подарков, когда Игорь уже ответил за него:
— Конечно, он поедет с тобой, боярин. А дружинники мои вас проводят до земель суздальских.
Седовласому Перегуду ничего не оставалось, как согласно кивнуть головой.
После пира Игорь уединился с Вышеславом в горенке, где у него хранились наиболее ценные книги. Князь был в приподнятом настроении, но вместе с тем и чем-то озабочен.
— Где ты разыскал гусляра этого, Вышеслав?
— Он сам ко мне пришел. — Вышеслав старался не смотреть в глаза Игорю.
— Вот что, друже, нужно записать эту песнь. И сделать три, нет, пять записей.
— Уже сделано, княже.
— Хвалю за расторопность! Одну в Киев отправим к Святославу Всеволодовичу. Теперь-то он по-иному со мной разговаривать станет. — Игорь горделиво усмехнулся. — Другую тестю моему отошлем в Галич, пусть знает, каков у него зять! Третью надо бы доставить к Рюрику Ростиславичу, а четвертую — его брату Давыду. Ну а пятую себе оставлю — для детей и внуков.
Игорь опустился на лавку и добавил с тревогой в голосе:
— Только бы гусляр наш, часом, не помер в дороге, не молод он уже, и Суздаль от Новгорода-Северского далече.
— На его место другой песенник сыщется, — промолвил Вышеслав. — Важнее жизнь песни, коль полюбится людям, будет у нее век долог, а нет — позабудется через несколько лет.
— Сыскать бы песнетворца этого, озолотил бы его, — сказал Игорь и взглянул на друга: — Ты искать не пробовал?
— Пытался, — ответил Вышеслав, — но без толку. В Путивле его нет.
— Ничего, — с воодушевлением произнес Игорь. — Бог даст, сыщем! Через умение этого словописца труды наши ратные на вершину славы вознесены. С той вершины по всей Руси ее сияние распространится, как слово Божие. На многие века!
Перемена, произошедшая в Игоре, сразу бросилась в глаза Ефросинье. Она понимала, что причина тому не деньги ее отца, а песнетворное сказание, столь вдохновенно исполненное старым гусляром. Недаром говорят: одолень-трава телесные недуги лечит, похвала — раны души.
Ефросинья видела, с каким почетом провожал Игорь в дальний путь, в Залесскую Русь, суздальского посла и белобородого гусляра вместе с ним. Суздалец, видя, как печется о старике князь, усадил того в свой крытый возок, а гусли в теплый плащ завернул как живое существо. Немало подарков вез посол своему князю, но главный дар был, без сомнения, — «Слово о полку Игореве».