Игорь Святославич
Шрифт:
Она понимала, что он занят не простым делом, но выполняет просьбу княгини Ефросиньи.
Иногда Вышеслав брал исписанный лист и вдохновенным голосом читал жене те строки произведения, которыми был доволен. После прочтения он неизменно целовал Василису в уста и шутливо похвалялся: «Ну чем я хуже Бояна?» Или: «А вот Боян такого бы не домыслил!»
Василиса как-то поинтересовалась у мужа, кто такой, этот Боян и чем он знаменит.
— Был такой песнетворец в Чернигове еще во времена прадедов наших, — пояснил Вышеслав. — Прославлял князей черниговских, предков нашего Игоря. Поначалу, говорят, был Боян дружинником, но в одном сражении
Чаще, однако, Вышеслав бывал недоволен написанным и рвал на клочки листы с перечеркнутым текстом. Этими клочками потом служанка Оксинья растапливала печь.
Видела и Епифания, что с ее зятем что-то творится. То отвечает на ее вопросы невпопад, то сидит молча, уставясь в одну точку, и беззвучно губами шевелит. А то вдруг во время обеда выскочит как ошпаренный из-за стола и побежит записать какую-то мысль, внезапно его посетившую.
Василиса объясняла матери:
— Вышеслав поэму сочиняет о походе князя Игоря.
— Разве поэмы так сочиняют? — удивлялась Епифания. — Сел бы как-нибудь вечерком — ну или днем, если ему вечера мало! — да и написал бы все от начала до конца. Зачем суетиться? Вот уже больше месяца муж твой живет как полоумный!
— Вышеслав хочет самого Бояна в сочинительстве превзойти, — горделиво сказала Василиса.
И она поведала матери все, что узнала о песнетворце Бояне.
— Вышеслав — воин, где ему сочинительством заниматься, — проворчала Епифания. — Не в свои сани садится, видит Бог.
Тем не менее в лицо зятю Епифания такого не говорила, поскольку глубоко его уважала и была готова терпеть любые чудачества. Тем более что Вышеслав не сам за поэму взялся, но выполняя волю Игоревой супруги.
Как-то глубокой ночью в канун праздника Введения Пресвятой Богородицы Вышеслав разбудил жену, спавшую крепким сном, и прочитал ей заключительную часть своего творения. Василиса спросонья соображала с трудом, поэтому не смогла должным образом оценить высокий слог поэмы. Глядя в сияющие глаза Вышеслава, она лишь пробормотала, что очень рада окончанию столь многотрудного труда и, упав головой на подушку, опять провалилась в сон.
Вышеслав же не мог спать. Расхаживая по теремным покоям, он всюду зажигал свечи и то начинал приплясывать, то негромко напевал. Под мышкой у него был свернутый в трубку пергамент с его поэмой. Время от времени Вышеслав прикладывал пергамент к щеке либо подбрасывал бережно, как ребенка. Ему хотелось разбудить весь дом, весь город, поделиться своей радостью со всеми!
Отчасти это ему удалось. В темном проеме дверей появилась, как призрак, Епифания в белых, ниспадающих до пят одеждах, с неприбранными волосами. В ее глазах было изумление и легкий испуг.
— Вышеслав, милый, что с тобой? — участливо спросила боярыня.
Вышеслав перестал приплясывать и радостно воззрился на тещу.
— Вот! — Он, торжествуя, вытянул вперед руку, держа на ладони свернутый пергамент.
При этом лицо Вышеслава было озарено таким восторгом, словно у него на ладони лежал золотой слиток.
— Дописал наконец? — догадалась Епифания. — Ну-ка почитай мне свое творение.
Она прошествовала мимо Вышеслава и села на стул поближе к печи.
Вышеслав не заставил себя уговаривать. Он сел напротив и развернул пергамент.
Епифании вдруг стало смешно при виде зятя: босого, в исподних портах и рубахе, да и она вышла к нему в ночной сорочице и накинутом на плечи покрывале.
«Небось кто глянет на нас со стороны, подумает — спятили!» — усмехнулась про себя Епифания.
Вышеслав, соблюдая звуковой ряд, размеренным голосом начал читать. Епифании стало не до смеха, так захватило ее с первых же строк проникновенное звучание поэмы.
Шуршит пергамент в руках чтеца, а перед мысленным взором боярыни возникали живые образы дружинников, уходивших с Игорем в далекий степной поход. И среди них — ее муж, боярин Громовой.
Не поворотил коней Игорь, несмотря на плохое предзнаменование, к Дону войско ведет, по пути грабит вежи половецкие. С ним сын его Владимир, племянник Святослав Ольгович и брат Всеволод. Радуются князья победам и не ведают, что на них надвигаются орды половецкие…
Вот ветры, внуки Стрибога, веют от моря стрелами на храбрые полки Игоревы. Земля гудит, реки мутно текут, пыль поля покрывает. Стяги говорят: половцы идут от Дона и от моря и со всех сторон русские полки обступили.Сурово бросал фразы Вышеслав, дойдя до описания битвы на Каяле-реке. Мало было русичей против такого множества врагов, но не отступили они, крепко стояли в сече: и князья, и бояре, и черный люд.
Затаив дыхание внимала Епифания Вышеславу, ведь в той кровавой битве и муж ее погиб.
Дети бесовы кликом поля перегородили, а храбрые русичи перегородили червлеными щитами. Ярый тур Всеволод! Стоишь ты в самом бою, Прыщешь на врагов стрелами, гремишь о шлемы мечами булатными! Куда тур поскачет, своим златым шлемом посверкивая, там лежат поганые головы половецкие. То было в те рати, в те походы, а такой рати не слыхано! С раннего утра до вечера, с вечера до света летят, стрелы каленые, гремят сабли о шлемы, трещат копья булатные в поле незнаемом, среди земли Половецкой. Черная земля под копытами костьми была засеяна и кровью полита: горем взошли они по Русской земле.И случилось невероятное! Не выдержали нервы у стойкой Епифании, брызнули вдруг слезы у нее из глаз. Уронила боярыня голову на ладони, не в силах сдержать рыданий.
Вышеслав прервал чтение. Обняв за плечи, проводил ее до спальни и уложил в постель. Сам хотел уйти, но Епифания схватила его за руку, промолвив:
— Со дна печали взяты слова твои, Вышеслав. Слезами написаны из-под скорбного пера. Не думала я, что в тебе столь дивный дар!
«Вот какова сила слова! — восхищенно думал Вышеслав, оставшись один, радуясь первому успеху. — Сила моего «Слова о полку Игореве»! И Фрося непременно оценит ее».