Игорь Святославич
Шрифт:
— Наведешь их на след орды Кунячука, — сказал воину Кончак в присутствии Гзы. — Если сделаешь все, как я хочу, получишь хорошего коня и саадак, набитый золотом.
— Два коня получишь, — вставил Гза, подняв кверху два ’пальца, — и два саадака с золотом.
Воин с поклоном удалился.
Гза понимающе усмехнулся, глядя на Кончака:
— Зверь непременно захочет сожрать такую приманку. Бедняга Кунячук и не ведает, что скоро станет дичью.
— Хоть какая-то польза будет от этого ничтожества, — ответил Кончак. — Сражаться Кунячук не
Невелика речка Сюурлий. Зарождаясь в болотистой низине, она несет свои воды по неприветливой равнине среди каменистых гряд и солончаковых пустошей, прежде чем слиться с широкой рекой Самарой.
Возле этой речки на песчаных дюнах, поросших ломким тростником, расположил на отдых свои курени хан Кунячук.
Хорошей травы поблизости не было, и пастухи перегнали стада коров и отары овец к дальним холмам, где был неплохой травостой, расцвеченный степными цветами в это время года.
Позади были трудные переходы и переправа через Северский Донец.
Хан Кунячук впервые за последние несколько дней снял с себя пояс и прилег отдохнуть на мягкое ложе, сбросив яловые сапоги. Ему казалось, что он вовремя откочевал к югу. Русские дружины, наверно, уже бьются с донскими ханами у реки Тор.
Если бы половцев возглавлял хан поудачливее Кончака, то Кунячук, пожалуй, остался бы попытать счастья в битве.
Но над Кончаком довлел злой рок. Кончак не спас от поражения своего друга хана Кобяка в позапрошлом году, хотя находился неподалеку. А в прошлом году сам Кончак еле ноги унес от русских князей, разбивших его наголову у реки Хорола. В том сражении он потерял троих сыновей, много храбрых воинов и шамана Есычана, давно и преданно ему служившего.
Кунячук задремал, смежив веки.
Где-то рядом тихонько напевала кормилица, укачивающая младенца. Пофыркивали кони за войлочной стенкой шатра.
Солнце перевалило за полдень. Это было время, когда хорошо спится после сытного обеда.
Внезапно топот копыт у самого шатра и встревоженные голоса батыров разбудили Кунячука. Он, как сурок, чувствовал опасность, поэтому был уже на ногах, когда в юрту вбежал воин, примчавшийся из дозора. Он известил хана о приближении русских дружин.
У Кунячука от страха перехватило дыхание. Ему и в страшном сне не могло привидеться, что он вдруг окажется один против русских. Что, если это наступает сам киевский князь!
— Коня! — взвизгнул Кунячук, переполошив слуг и жен.
Во главе своих батыров хан поскакал через растревоженный стан к берегу реки.
За мелководьем, по которому ветер гнал мелкую рябь, за шелестящими зарослями тростника, на том берегу явственно виднелись густые частоколы поднятых кверху копий, реяли на ветру знамена с ликом Христа и архангелов. То были русичи, сомнений не было. Их конные полки — числом пять — двигались впереди, держа строй. Перед ними разворачивались широкой цепью лучники.
Вдалеке надвигалась темной массой пешая рать.
В ярких лучах солнца далеко были видны червленые щиты русичей, их красные плащи.
То, что враг многочислен, стало ясно Кунячуку с первого взгляда.
Хан быстро собрал своих беев, приказав им ставить повозки в круг и расположить воинов вдоль берега реки, хоть слабой, но преграды на пути русского войска.
Половцы, привыкшие к подобным действиям, быстро и слаженно огородили свой стан заслоном из сцепленных кибиток.
Около восьмисот конников длинной шеренгой вытянулись на узком пространстве между рекой и станом.
Беи ожидали, что Кунячук сам возглавит оборону.
И хан действительно отважно гарцевал у самой воды на виду у русских дружин. Но когда старший сын Кунячука подлетел к нему на коне и передал отцу саблю и лук со стрелами, намерение хана стало всем очевидно.
Кунячук и его сын, подняв луки, выпустили по стреле в сторону русской конницы, спускавшейся к речному броду. И поскакали прочь мимо своих воинов, мимо стана, где женщины и подростки готовились к обороне. Два всадника на резвых скакунах неслись вдаль, словно желали скрыться за кромкой далекого горизонта раньше клонившегося к закату солнца.
Никто из беев не взял начальство на себя. Половецкие всадники сделали дружный залп из луков по врагу и столь же резво обратились в бегство, нахлестывая коней. Ханское знамя было брошено под лошадиные копыта.
Такой пример малодушия мужчин вызвал панику в половецком стане.
Половчанки хватали маленьких детей, вскакивали на неоседланных лошадей и мулов, неслись вдогонку за своими мужьями, отцами и братьями. Плач и жалобные крики заставили многих степняков повернуть к лагерю, чтобы принять к себе на седло ту из женщин, которая первая протянет руки, либо взять с собой ребенка, а то и двух.
Все происходило в спешке и смятении, страхом были объяты не только люди, но и животные. Ревели ослы, жалобно ржали жеребята, фыркали верблюды, недовольные грубостью, с какой их поднимали на ноги и заставляли мчаться куда-то.
Те из женщин, которым не хватило ни лошадей, ни верблюдов, со всех ног устремились туда, где паслись табуны. Их обгоняли резвые подростки и девушки.
Лишь старики никуда не спешили. Сидя возле шатров, они без страха смотрели на русских дружинников, которые ворвались с обнаженными мечами в почти опустевший половецкий стан.
Глава шестнадцатая. Отступление
Столь легкая победа не столько обрадовала, сколько встревожила Игоря.
В половецком стане была взять богатая добыча. Черниговские ковуи, вернувшиеся из преследования, пригнали множество женщин и детей. Пригнали и большую отару овец.
Дружины молодших князей настигли и посекли около полусотни половцев, не потеряв при этом ни одного человека. Юные князья, разгоряченные схваткой, продолжали погоню за убегающими, не послушавшись осторожного Ольстина, повернувшего назад.