Игра без правил
Шрифт:
Тяжелая дверь из полированного красного дерева содрогалась под мощными ударами его кулака, по подъезду перекатывалось гулкое эхо. Сквозь весь этот шум Комбат с трудом разобрал сварливый женский голос, прокричавший что-то из глубины квартиры, в которую он ломился.
– Сейчас, Анна Павловна, – ответил этому голосу тот, что разговаривал с Рублевым. – Сейчас уберу, не беспокойтесь. Алкаш какой-то дверью ошибся.
Рублев понял, что Горохова дома нет, а с ним разговаривает охранник.
– Сам ты алкаш! – давая полную волю голосу, истерично завопил Борис Иванович и принялся барабанить в дверь пяткой. Он чувствовал, что еще немного, и дверь, не выдержав, расколется вдоль. – Верка, сука рваная, выходи-и-и!!!
Теперь
Дверь резко распахнулась, и на площадку выскочил совершенно осатаневший охранник, выглядевший как персонаж старого американского фильма про полицейских: безупречные серые брюки, матово блестящие дорогие туфли, темный жилет, белоснежная рубашка с закатанными по локоть рукавами и расстегнутой верхней пуговкой, узкий галстук неброской расцветки и тяжелый револьвер в наплечной кобуре из хорошей кожи. Ко всему этому прилагались широченные плечи и свирепая физиономия окончательно выведенного из душевного равновесия громилы. В руке охранник держал милицейскую резиновую дубинку, и, судя по тому, как сжимались и разжимались его пальцы на рубчатой рукоятке, ему не терпелось пустить свое оружие в ход.
– Ну, козел, – негромко и зловеще сказал он, – щас я тебе рога обломаю.
– Вперед! – бодро скомандовал ему Борис Рублев. – Разрешаю.
Такая резкая смена тона удивила охранника, заставив его на секунду заколебаться, но бурлившая внутри ярость требовала выхода, и, чтобы не быть разорванным на куски этим страшным внутренним давлением, охранник разъяренным быком рванулся вперед, взмахнув дубинкой. Он даже не успел понять, что произошло: его, кажется, схватили за руку, он ощутил болезненный рывок, пол и потолок мелькнули размытой полусферой, стремительно меняясь местами, потом пол как-то сразу снова сделался плоским и со скоростью гоночного автомобиля прыгнул навстречу, со страшной силой ударив его в лицо. В последний момент Комбат немного повернул падающего головой вниз охранника в воздухе, чтобы тот не нырнул в лестничный пролет.
Борис Иванович считал, что покойников с него на сегодня вполне достаточно. Охранник плашмя обрушился на кафельный пол лестничной площадки, распластавшись на нем, как вскрытая лягушка на предметном стекле микроскопа. Комбат взял его одной рукой за шиворот, другой – за брючный ремень, приподнял и зашвырнул в прихожую, как полено. Охранник громыхнул там, как вязанка дров, и немедленно что-то посыпалось со стеклянным звоном и дребезжанием. Похоже, он угодил в какой-то предмет обстановки, причинив ему непоправимые разрушения.
Комбат быстро шагнул в квартиру и запер за собой дверь. Охранник слабо шевелился в углу роскошной прихожей, пытаясь выбраться из-под перевернутого трюмо старинной работы. Это удавалось ему плохо, поскольку он никак не мог сообразить, где он и что с ним произошло. По блестящему натертому паркету вокруг него перекатывались тюбики и флаконы. Некоторые из них разбились, и в прихожей нечем было дышать от густого, казавшегося осязаемым запаха дорогой парфюмерии.
Борис Рублев мимоходом поднял с пола выпавшую из руки охранника резиновую дубинку и за шиворот выволок своего оппонента из-под резных руин трюмо.
Он посадил охранника на пол, прислонив его спиной к стене, и внимательно заглянул ему в лицо, с которого уже начало обильно капать на белую рубашку. В полете капли казались черными, но, попадая на крахмальную грудь, приобретали насыщенный красный цвет.
Лицо охранника имело нехороший синий оттенок и вдобавок казалось ненормально плоским и как бы слегка сдвинутым набекрень.
– Мммм… – промычал охранник. – Ммм.., ммать
Комбат понял, что толку от него не будет, и, коротко размахнувшись, несильно ударил его по макушке милицейской дубинкой. Охранник с видимым облегчением закрыл глаза и обмяк, криво съехав по стене на пол.
Борис Рублев вынул из его наплечной кобуры тяжелый прикладистый "наган", перехватил его за ствол и небрежно зашвырнул куда-то в недра квартиры через открытую створку застекленной двери. Там опять со звоном посыпалось стекло.
– Вот черт, – тихо выругался Комбат, – везет мне сегодня.
– Слава, ну что ты там делаешь?! – раздался из-за закрытой двери справа от Рублева визгливый женский голос. Насколько мог судить Борис Иванович, обладательница голоса была вдребезги пьяна. – Ты мешаешь нам заниматься!
– Пардон, мадам, – сказал он, распахивая дверь, – я вовсе не хотел вас…
Слова замерли у него на губах, и сам он остановился, не зная, как быть дальше: то ли продолжать начатое, то ли бежать отсюда без оглядки. Он считал себя человеком бывалым, но теперь несколько растерялся.
Все-таки весь его боевой опыт относился к совершенно иной сфере человеческой деятельности. Однако отступать было некуда, и он решил идти до конца.
– ..прерывать, – закончил он начатую фразу.
Смотреть на все это было противно, но и отвернуться он не мог, потому что под подушкой у пьяной коровы, которую, вероятно, и звали Анной Павловной, запросто мог оказаться целый артиллерийский склад. Во всяком случае, размеры подушки позволяли упрятать под нее хоть "стингер". Сама кровать живо напомнила Комбату танковый полигон – и размерами, и степенью развороченности. Здесь пахло дорогими духами, вином, сигаретами, разгоряченным телом и – очень явственно – желудочными газами. Комбат про себя определил эту газовую смесь как запах дешевого борделя, хотя за всю жизнь так и не удосужился посетить бордель хотя бы в целях эксперимента, ни дешевый, ни дорогой. Платить за это дело, когда вокруг столько женщин, желающих, в принципе, того же, что и он, казалось ему нелепостью. Ему снова остро захотелось курить, на этот раз только для того, чтобы забить этот тошнотворный запах. Крашеная платиновая блондинка лет сорока, тянувшая приблизительно на пятидесятый размер одежды и сороковой номер обуви, абсолютно голая, абсолютно пьяная и с головы до ног перемазанная губной помадой, тяжело сползла со своей партнерши, которой, судя по фигуре (лица Рублев не видел), было никак не больше двадцати лет, и села на краю огромной постели, широко, по-мужски расставив ноги с массивными бедрами и сухими, почти лишенными мускулатуры икрами. Взглянув на густой рыжеватый мех, покрывавший низ ее живота и занимавший ненормально много места, Комбат поспешно отвел глаза и стал смотреть на ее партнершу. Та, по крайней мере, радовала глаз чистотой и плавностью линий молодого, стройного тела. Она лежала на боку, повернувшись к двери спиной, и Рублев разглядывал ее до тех пор, пока не понял, что рука ее, прикрывавшая ягодицы, на самом деле сжимает основание какого-то блестящего цилиндрического предмета, издававшего приглушенное жужжание. Тогда он стал смотреть в угол, лишь краем глаза следя за хозяйкой.
– Тебе чего, мужик? – совершенно пьяным голосом спросила хозяйка. Дотянувшись до туалетного столика, она сгребла стоявшую на нем початую бутылку шампанского и надолго присосалась к горлышку. Вино, пузырясь, стекало по ее щекам и отвисшей дряблой груди. – Трахаться будешь? – поинтересовалась она, утолив наконец жажду и не глядя сунув бутылку на место. – Только, чур! начинать с меня, иначе пошел на хер. Эта молодая шалава и так себе найдет. Ну, чего стал? Давай, снимай штаны-то!
– Обязательно, – сказал Комбат. – Только сначала мне надо переговорить с вашим мужем.