Игра без правил
Шрифт:
– Это что? – спросил Рублев у Кутузова, перекрикивая врывавшийся в салон через открытые окна шум мощного двигателя.
– Номенклатурные дачи, – ответил Кутузов.
– Кучеряво живешь, – позавидовал Комбат.
Вскоре проселок свернул под прямым углом, и справа в просветах между деревьями показалась свинцово-серая гладь залива. Иногда ее заслоняли обветшалые громады стоявших на большом расстоянии друг от друга дач. Под широкими шинами "Хаммера" то и дело с пистолетным треском ломались упавшие на дорогу ветки.
Один раз дорогу перебежала белка.
– Хорошее
Кутузов неопределенно хмыкнул. Погода сейчас волновала его в последнюю очередь. Гораздо сильнее он был в данный момент озабочен спасением собственной шкуры.
– Что?! – рыкнул Рублев, услышав его хмыканье, и резко подался к нему.
Машина опасно вильнула, едва не врезавшись в стоявшую у обочины ель.
– Погода что надо, – невпопад ответил Кутузов.
Голос у него предательски дрожал.
– То-то же, – сказал Рублев. – Не мычи, когда разговариваешь со мной, я этого не люблю. Военная косточка, знаешь ли.
Приведя таким образом Кутузова в подобающее состояние, он удовлетворенно откинулся на спинку сиденья. Подобные сцены вовсе не доставляли ему удовольствия. Комбат ненавидел любую власть, основанную на страхе и превосходстве в грубой физической силе, но Кутузова следовало держать именно в страхе, как дикого зверя, тем более что лучшего обхождения он просто не заслуживал.
Вскоре "Хаммер" свернул на подъездную дорожку и остановился перед высокими воротами в глухом деревянном заборе. Кутузов посигналил. В левой створке ворот открылось окошечко, из которого выглянула физиономия охранника, и через несколько секунд створки ворот стали расходиться с ржавым скрипом.
– Петли надо смазывать, хозяин, – сказал Рублев. – И знаешь что, давай без дураков.
Кутузов снова криво передернул плечами (Комбат заметил при этом, что голова у него по-прежнему не желает держаться прямо) и загнал машину во двор.
Позади с лязгом захлопнулись ворота.
Двор был даже более обширным, чем показалось Комбату снаружи. В нем, как и везде здесь, росли сосны и ели, между которыми плавно изгибались бетонированные дорожки. Видно было, что бетон на них уложен совсем недавно. "Осталось только кафелем выложить," – подумал Рублев.
Подъездная дорога вела к прятавшемуся в тени огромной, развесистой ели двухместному гаражу. В отличие от пешеходных дорожек, она была прямой, как короткая стрела, и широкой – видимо, для того, чтобы с нее трудно было съехать даже по пьяной лавочке.
Левее гаража возвышался дом – старый, огромный, с резной верандой и витыми столбиками, поддерживавшими балкон на втором этаже. Прямо перед крыльцом росла еще одна громадная ель.
– Мрачновато у тебя здесь, – сказал Борис Рублев. – Березы бы посадил, что ли… Ну, выходи, чего расселся?
Кутузов повернул ручку, открывая дверь. В это время на крыльцо вышли двое охранников. Одеты они были по-домашнему: в спортивные широкие шаровары, незашнурованные кроссовки и майки с коротким рукавом, но в руках каждый держал по автомату.
– Кучеряво
Кутузов распахнул дверцу и вдруг метнулся наружу с истошным воплем:
– Стреляйте! Убейте эту суку!
Комбат действовал рефлекторно, не успев даже сообразить, что к чему. Любому человеку, чья жизнь по роду его деятельности часто подвергается смертельному риску, известно, что рефлексы срабатывают намного быстрее сознания. Рефлекс способен опередить летящую пулю, сознание – никогда. И потому Комбат выстрелил раньше, чем успел разобрать слова, срывавшиеся с разбитых губ Кутузова. Кутузов был самой удобной мишенью, и первая пуля досталась ему, с хрустом ударив его в ямку у основания черепа и швырнув лицом вниз на ковер рыжей прошлогодней хвои, устилавший двор.
В следующее мгновение Комбат уже боком вывалился из машины с другой стороны и, держа пистолет обеими руками, нажал на курок. Один из охранников, так и не успев не то что открыть огонь, но даже разобраться в обстановке, выпустил автомат из ослабевших рук и кувыркнулся через перила крыльца, потеряв один кроссовок.
Второй охранник соображал немного быстрее, и выпущенная им очередь вдребезги разбила лобовое стекло "Хаммера". Он только начинал перемещать ствол автомата вслед за ускользнувшей из-под огня целью, когда пистолет выстрелил в третий раз. Звук по сравнению с автоматной очередью получился негромким, словно ветка хрустнула, но охранник вдруг широко взмахнул руками, как будто собираясь взлететь в серое насморочное небо, и лицом вниз упал на ступеньки крыльца.
Автомат прогрохотал по ступенькам и с лязгом ударился о бетон дорожки.
Комбат начал подниматься с земли, когда раздавшийся позади него шорох заставил его обернуться. Он успел убрать голову, и потому просвистевший в воздухе толстый металлический прут ударил его не по голове, а по плечу. Удар был страшным, и, придись он в ключицу, перелом был бы неминуем. Пистолет выпал на землю из разом онемевшей руки, и Рублев, так и не успев до конца подняться, снова тяжело рухнул на колени. Охранник у ворот, про которого Борис Иванович начисто забыл, не теряя времени, нанес ему удар ногой в лицо.
Ошеломленный внезапностью нападения. Комбат не успел блокировать его, и удар, сам по себе довольно слабый и совершенно никудышный, с точки зрения специалиста, опрокинул его на землю.
Охранник занес прут для второго удара. "Какой, на хрен, прут, – ни к селу ни к городу подумал Рублев, глядя, как возносится в небо тяжелая железяка, чтобы, опустившись, размозжить ему голову. – Это самый настоящий лом, а против лома нет приема, окромя, как известно, другого лома."
Не поднимая головы, он сделал резкую точную подсечку. Охранник взмахнул руками, теряя равновесие и свой лом, и тяжело упал на спину. Комбат услышал характерный звук, с которым воздух вырвался из его легких, и понял, что бандита никто не учил падать. Он вскочил на ноги и вырубил охранника коротким тычком под челюсть.