Игра Эндера. Глашатай Мертвых
Шрифт:
— Я не могу больше приходить к вам, — сказал Миро.
Они ждали объяснений.
— Фрамлинги узнали о нас, о том, что мы нарушали закон. Они закрыли выход.
Листоед потрогал свой подбородок.
— Ты знаешь, что именно увидели фрамлинги?
Миро горько усмехнулся.
— А что они не видели? С нами был только один фрамлинг.
— Нет, — сказал Хьюмэн. — Королева говорит, что это не Глашатай. Королева говорит, что они увидели это с неба.
«Со спутников?».
— Что они могли увидеть с неба?
— Может
— Может быть, стрижку кабр, — добавил Листоед.
— Может быть, амарантовые поля, — сказал Капс.
— Все это, — подытожил Хьюмэн. — Может быть, они увидели, что после первого урожая амаранта родились триста двадцать новых детей.
— Триста!
— И двадцать, — сказал Мандачува.
— Они увидели, что еды будет много, — рассуждал Эрроу. — Теперь мы должны победить в следующей войне. Мы посадим огромные новые леса из наших врагов по всей равнине, а жены посадят в каждом лесу материнские деревья.
Миро почувствовал тошноту. И для этого вся работа, все жертвы? Чтобы дать мимолетное превосходство одному племени свинок? Он почти сказал: «Либо умер не для того, чтобы вы могли завоевать мир». Но сказалась долгая подготовка, и он задал нейтральный вопрос:
— Где же эти новые дети?
— Маленькие братья не приходят к нам, — объяснил Хьюмэн. — У нас слишком много дел, мы должны учиться у вас и учить других братьев. Мы не можем обучать маленьких братьев.
Затем он гордо добавил:
— Из этих трехсот половина — дети моего отца, Рутера.
Мандачува важно кивнул.
— Жены очень уважают вас, потому что вы нас учите. И они очень надеются на Глашатая Мертвых. Но то, что ты говоришь, очень плохо. Если фрамлинги ненавидят нас, что же нам делать?
— Я не знаю, — сказал Миро. Его мозг лихорадочно пытался переварить информацию, которую они ему сообщили. Триста двадцать новых детей. Демографический взрыв. И каким-то образом отец половины — Рутер. Еще вчера Миро расценил бы утверждение об отцовстве Рутера, как часть веры свинок в тотемы. Но после того как он увидел, как дерево распадается на части в ответ на пение, он был готов усомниться во всех своих убеждениях.
Но какой теперь смысл в том, чтобы что-то узнать? Он не будет больше писать отчетов. Он не сможет продолжить свою работу. Он проведет четверть века на борту звездолета, пока кто-то другой закончит его работу, если кто-то будет это делать.
— Не расстраивайся, — сказал Хьюмэн. — Увидишь, Глашатай Мертвых все уладит.
Глашатай. Да, конечно, он все уладит, как он все уладил для него и Уанды. Его сестры.
— Королева говорит, что он научит фрамлингов любить нас.
— Научит фрамлингов, — повторил Миро. — Тогда ему лучше поторопиться. Он уже не успеет спасти меня и Уанду. Нас арестуют и увезут с планеты.
— К звездам? — спросил Хьюмэн с надеждой в голосе.
— Да, к звездам, на суд! Чтобы наказать меня за то, что я помог
Свинки не сразу осознали эту информацию. «Отлично, — подумал Миро. — Пусть они подумают, как Глашатай решит все их проблемы. Я тоже поверил в него, и ничего хорошего из этого не вышло». Свинки совещались.
От группы отделился Хьюмэн и подошел к ограде.
— Мы спрячем тебя.
— Они никогда не найдут тебя в лесу, — сказал Мандачува.
— У них есть машины, которые найдут меня по запаху, — возразил Миро.
— Ага. Но разве закон не запрещает им показывать нам машины? — спросил Хьюмэн.
Миро покачал головой.
— Неважно. Ворота все равно для меня закрыты. Я не могу перелезть через ограду.
Свинки переглянулись.
— Но ведь у тебя растет капим, — произнес Эрроу.
Миро посмотрел на траву, не понимая.
— Ну и что? — спросил он.
— Надо жевать, — пояснил Хьюмэн.
— Зачем? — спросил Миро.
— Мы видели, как люди жуют капим, — сказал Листоед. — Вчера вечером на холме Глашатая, а раньше других людей.
— И еще много раз, — заявил Мандачува.
— А какое отношение это имеет к ограде?
Свинки опять переглянулись. Наконец Мандачува оторвал стебель травы, аккуратно скатал в большой комок, положил в рот и начал жевать. Через некоторое время он сел на землю. Другие начали дразнить его, тыкать пальцами, щипать. Он не обращал внимания. Наконец, Хьюмэн ущипнул его особенно сильно, и когда Мандачува не отреагировал, они начали петь на «языке мужчин»: «Готов, пора идти, готов!».
Мандачува неуверенно встал. Потом он подбежал к ограде, забрался наверх, перевалился и упал на четыре лапы со стороны Миро.
Миро вскочил и начал что-то кричать в тот момент, когда Мандачува забрался наверх; когда он замолк, Мандачува уже встал и отряхивался.
— Этого нельзя делать, — сказал Миро. — Через ограду нельзя перелезать. Она возбуждает все болевые центры организма.
— А, — сказал Мандачува.
На другой стороне ограды Хьюмэн потирал руки.
— Он не знал, — сказал он. — Люди не знают про капим.
— Это обезболивающее? — поразился Миро. — Ты не чувствуешь боли?
— Нет, — ответил Мандачува. — Я чувствую боль. Очень сильную боль, хуже не бывает.
— Рутер говорит, что ограда еще хуже смерти, — сказал Хьюмэн. — Болит везде.
— Но тебе все равно, — сказал Миро.
— Это происходит с другим мной, — пояснил Мандачува. — Это происходит со мной-животным. А я-дерево не обращаю внимания. Трава превращает меня в дерево.
И тогда Миро вспомнил подробность смерти Либо, которая осталась незамеченной. Рот трупа был наполнен травой капим. И во рту каждой умершей свинки была трава. Обезболивающее. Смерть казалась ужасной пыткой, но ее целью была не боль. Они использовали обезболивающее.