Игра Эндера. Глашатай Мертвых
Шрифт:
— Я отдам договор губернатору и епископу, — сказал Эндер.
— Из всех самых ценных документов в истории человечества… — промолвила Уанда. Она могла не заканчивать предложение. Хьюмэн, Листоед и Мандачува осторожно завернули книгу в листья и отдали ее — не Эндеру, а Уанде. Эндер сразу понял, что это означает. У свинок была еще работа для него, и его руки должны были быть свободными.
— Теперь договор скреплен по-человечески, — сказал Хьюмэн. — Осталось сделать так, чтобы и Малыши в него поверили.
— А разве не достаточно просто подписать его? — спросил Эндер.
— Когда он вступит в силу, этого будет достаточно, —
— Тогда я сделаю это, — кивнул Эндер, — как и обещал.
Хьюмэн протянул руку, погладил Эндера от горла до живота и сказал:
— Слово брата не только в его устах. Слово брата во всей его жизни. Я хочу еще раз поговорить с моим отцом, прежде чем я встану рядом с ним.
Двое из незнакомых братьев вышли вперед с дубинками в руках. Вместе с Хьюмэном они подошли к дереву Рутера и начали стучать по нему и петь на «языке отцов». Почти сразу в стволе появилось отверстие. Дерево было еще молодое и ствол его был лишь немного толще, чем тело Хьюмэна, поэтому влезть внутрь было непросто. Но он сделал это, и ствол сомкнулся вокруг него. Ритмичное постукивание по стволу продолжалось.
Джейн прошептала на ухо Эндеру: «Я слышу, как внутри дерево резонирует. Оно медленно изменяет тембр звука, превращает постукивание в язык».
Другие свинки начали освобождать место для дерева Хьюмэна. Эндер заметил, что его хотят посадить так, чтобы Хьюмэн стоял слева, если смотреть от ворот, а Рутер справа. Выдергивать капим с корнем было для свинок трудно, и вскоре им начали помогать Ким, затем Ольгадо, Уанда и Эла.
Уанда отдала договор Новинье, чтобы та держала его, пока она помогает выдирать траву. Новинья подошла с ним к Эндеру и пристально посмотрела ему в глаза.
— Ты подписал его «Эндер Виггин», — сказала она. — Эндер.
Имя казалось уродливым даже ему самому. Слишком часто он слышал его как бранное слово.
— Я старше, чем я выгляжу, — ответил Эндер. — Так меня звали, когда я взорвал планету, на которой жили баггеры. Может быть, то, что это имя будет стоять под первым договором между людьми и раманами, изменит его значение.
— Эндер, — прошептала она. Она придвинулась к нему, держа в руках сверток с договором, — сверток был тяжелым, потому что договор был написан на обратной стороне страниц Книги «Королева и Гегемон». — Я никогда не ходила на исповедь, потому что знала, что они будут презирать меня за мой грех. Но когда сегодня ты перечислил все мои грехи, я стерпела это, потому что знала, что ты меня не презираешь. Но я не могла понять, почему.
— Не мне презирать людей за их грехи, — сказал Эндер. — Не было еще случая, чтобы я не мог сказать про себя: я поступал еще хуже.
— Все эти годы на тебе лежала тяжесть вины человечества.
— Да, но в этом нет никакой мистики, — ответил Эндер. — Для меня это как каинова печать. У тебя немного друзей, но никто и не обижает тебя.
Место было расчищено. Мандачува что-то сказал на «языке деревьев» свинкам, барабанившим по стволу; они сменили ритм, и в стволе вновь появилось отверстие. Хьюмэн, словно родившийся ребенок, выскользнул наружу. Затем он подошел к середине расчищенной площадки. Листоед и Мандачува дали ему два ножа. Взяв ножи, Хьюмэн сказал им по-португальски, чтобы люди могли понять:
— Я сказал Крикливой, что вы не получили
Листоед и Мандачува отдали ему ножи, прикоснулись к его животу и отступили на край расчищенной площадки.
Хьюмэн протянул ножи Эндеру. Они были сделаны из дерева, и Эндер не мог представить, каким инструментом можно отполировать их, чтобы они были такими гладкими, острыми и в то же время прочными. Но, конечно, к ним не прикасались инструменты. Они вышли такими совершенными из ствола живого дерева — подаренные, чтобы помочь брату начать третью жизнь.
Разумом можно было понять, что Хьюмэн на самом деле не умрет. Другое дело — поверить в это. Эндер не сразу взял ножи. Вместо этого он взял Хьюмэна за руки.
— Для тебя это не кажется смертью. Но для меня… Только вчера я увидел тебя в первый раз, а сегодня я знаю, что ты мой брат, словно Рутер и мой отец тоже. Однако когда утром поднимется солнце, я уже не смогу поговорить с тобой. Что бы ты не чувствовал, Хьюмэн, мне это кажется смертью.
— Приходи, чтобы посидеть в моей тени, — успокоил Хьюмэн, — чтобы увидеть солнечный свет сквозь мою листву, чтобы отдохнуть, прислонившись к моему стволу. И сделай еще вот что. Добавь новую главу к своей книге. Назови ее «Жизнь Хьюмэна». Расскажи всем людям, как я был зачат на коре дерева моего отца, как я родился в темноте, поедая плоть моей матери. Расскажи им, как я вышел из темноты в полутьму моей второй жизни, как жены научили меня говорить, как я узнал все чудеса, которым учили нас Либо и Миро с Уандой. Расскажи им, как в последний день моей второй жизни мой истинный брат спустился с небес и как мы вместе составили этот договор для того, чтобы свинки и люди стали одним племенем, не племенем людей или племенем свинок, а племенем раманов. И тогда мой друг отправил меня в третью жизнь, в полный свет, чтобы я мог подняться к небу и дать жизнь десяти тысячам детей, прежде чем умру.
— Я расскажу твою историю, — пообещал Эндер.
— Тогда я и вправду буду жить вечно.
Эндер взял ножи. Хьюмэн лег на землю.
— Ольгадо, Ким, — сказала Новинья, — идите к воротам. Эла, и ты тоже.
— Я должна смотреть, мам, — возразила Эла. — Я исследователь.
— Ты забыла о моих глазах, — ответил Ольгадо. — Я все записываю. Мы можем показать всем людям, что договор был заключен. И мы можем показать свинкам, что Глашатай скрепил его и их способом тоже.
— И я не уйду, — заявил Ким. — Даже Благословенная Дева стояла у подножия креста.
— Останьтесь, — мягко произнесла Новинья. Сама она тоже осталась.
Во рту Хьюмэна была трава капим, но он почти не жевал ее.
— Больше, — попросил Эндер, — чтобы ты ничего не чувствовал.
— Так нельзя, — возразил Мандачува. — Это последние моменты его второй жизни. Хорошо, когда немного чувствуешь боль, чтобы вспоминать потом, в третьей жизни, когда вся боль останется позади.
Мандачува и Листоед рассказали Эндеру, где и как резать. Они сказали ему, что это надо сделать быстро, и показали ему, какие органы нужно вынуть и куда положить. Движения Эндера были быстрыми и уверенными, но хотя он лишь изредка мог оторвать глаза от операции, он знал, что глаза Хьюмэна смотрят на него, наполненные любовью и благодарностью, агонией и смертью.