Игра мистера Рипли

Хайсмит Патриция

Похороны Джонатана Треванни должны были состояться днем в среду, 17 мая, в три часа, в церкви святого Людовика. Когда настала среда, Том собрался было пойти, но почувствовал, что именно этого делать не стоит – из-за Симоны, ведь похороны, в конце концов, для живых, а не для мертвых. Том провел это время в тишине,

за работой в саду. (Надо бы поторопить этих чертовых рабочих закончить парник.) Том все больше и больше убеждался в том, что Джонатан специально встал перед ним, защищая его от пули.

Полицейские наверняка будут расспрашивать Симону, захотят узнать фамилию знакомого, который помог ее мужу. Может, и итальянцы, если теперь уже известно, что это мафиози, разыскивают не Джонатана Треванни, а этого знакомого. Полиция даст Симоне несколько дней на то, чтобы она пришла в себя после постигшего ее горя, а потом ее снова станут расспрашивать. Том предположил, что Симона еще крепче будет придерживаться той версии, которой следовала с самого начала: знакомый не хочет, чтобы его имя стало известно, это не близкий друг семьи, он действовал в пределах самообороны, как и ее муж, и она хочет забыть весь этот кошмар.

Примерно месяц спустя, в июне, когда Элоиза уже давно вернулась из Швейцарии и ожидания Тома по делу Треванни оправдались – от мадам Треванни не последовало больше заявлений в газетах, – Том увидел Симону: она шла навстречу ему по той же стороне улицы Франс, что и он. Том нес тяжелый вазон для сада, который только что купил. Он удивился, увидев Симону, потому что слышал, что она купила дом в Тулузе и переехала туда вместе с сыном. Том услышал эту новость от молодого, крайне любопытного владельца нового дорогого гастрономического магазина, разместившегося в помещении лавки Готье. Руки у него совсем онемели от груза (надо было бы поручить доставку продавцу

цветочного магазина), да тут еще неприятное воспоминание о celeri remoulade [135] и селедке в сметане вместо тюбиков с краской и новеньких кистей и холстов, которые он привык видеть во владении Готье, плюс уверенность в том, что Симона давно уже находится где-то в сотнях милях отсюда, – все это вызвало у него чувство, будто перед ним – призрак, видение. Том был в рубашке с короткими рукавами, которая выбилась из брюк, и, если бы не Симона, он, возможно, поставил бы вазон, чтобы заправить ее и немного передохнуть. Его машина стояла за углом. Симона увидела его и тотчас пришла в ярость, направив на него всю свою ненависть. Поравнявшись с ним, она приостановилась, и, когда Том тоже замедлил шаг, собравшись сказать хотя бы «Bonjour, мадам», плюнула в него. В лицо она не попала – вообще не попала в него – и двинулась дальше по улице Сен-Мерри.

135

Сельдерей в остром соусе (фр.).

Пожалуй, это можно было приравнять к мести мафии. Том надеялся, что тем дело и кончится – и со стороны мафии, и со стороны Симоны. По сути, плевок был чем-то вроде гарантии, неприятной, конечно, и неважно, достиг он цели или нет. Но если бы Симона не держалась за свои деньги в Швейцарии, она не стала бы просто плеваться, а он уже давно сидел бы в тюрьме. Симоне стыдно за себя, думал Том. Многие в ее положении чувствовали бы себя так же. Вообще-то Том понимал, что на душе у нее намного спокойнее, чем было бы у ее мужа, если бы тот остался жив.